Чтоб не потерять и перечитывать, сохраняю у себя. Ну и на картинку чтоб вдохновляться...
Пишет Гость:
25.10.2011 в 00:41
АУ, ООС Алвы, если можно говорить об ООСе душевнобольного человека
«…Нас, безумных королей, лишают трона быстро. Вот сниму корону, и заживем, как добрая семья. Никем не властвуя, лишь подчиняясь Богу, природе и своей любви…»
М.Андерсон, Г.Горин, «Королевские игры».
читать дальше
URL комментария«…Нас, безумных королей, лишают трона быстро. Вот сниму корону, и заживем, как добрая семья. Никем не властвуя, лишь подчиняясь Богу, природе и своей любви…»
М.Андерсон, Г.Горин, «Королевские игры».
читать дальше
Двор Багерлее, за несколько случайных посещений запомнившийся Лионелю Савиньяку унылым и скучным, осенью неожиданно расцветился яркими красками. Словно большие костры, пылали оранжевыми листьями и ярко-алыми ягодами высаженные вдоль изгороди кусты калины, гнулись к земле ветви кленов в убранстве разноцветных листьев, величественно сияли золотом старые дубы. На нескольких клумбах яркими пятнами выделялись крупные астры, покачивали тяжелыми головками георгины.
– Кто здесь разводит цветы? Заключенные? – спросил Лионель провожавшего его коменданта.
– Что вы, господин Первый маршал. Они же у нас люди родовитые, не привыкли к таким делам. Жены охранников, да ребятишки.
– Понятно. Далеко еще?
– В северное крыло. То, что для самых известных преступников, – важно сказал комендант и даже слегка приосанился. Странное свойство многих стражников – гордиться именитыми подопечными.
Еще несколько минут казавшихся бесконечными лестниц, арок и переходов, и, наконец, небольшая дверь в полутемном коридоре, скрежет ключа в замке. По короткому окрику коменданта из соседних комнат появились стражники: с десяток, не меньше. Заключенного, хоть и лишенного какого бы то ни было оружия, явно опасались. Лионель был уверен, что зря. Если бы этот узник решил вырваться на свободу, даже стены Багерлее не стали бы для него препятствием. Однако, он не хотел.
– Прошу, господин Первый маршал! – комендант потянул на себя тяжелую дверь.
– Стражники пусть останутся снаружи. И вы тоже, – не глядя на него, велел Лионель.
– Но… как же?
– Уверяю вас, вооруженный Первый маршал справится с безоружным человеком, – осадил служаку Лионель. Хотя, тот был прав: исключений не полагалось никому. Ни регенту, ни маршалам, ни супрему. Потом нужно будет выговорить коменданту за нарушение приказа. Но это потом. Сейчас узник.
Лионель приостановился, на миг прикрыл глаза, услышал, как за спиной с тихим скрипом закрывается дверь. Вдохнул побольше воздуха и шагнул вперед.
– Наконец-то приятные гости! – он услышал знакомый до саднящей боли голос прежде, чем разглядел в полутьме бледное, обрамленное черными прядями лицо, увидел блеск шальных синих глаз. – Я, признаться, уже устал от здешних ызаргов. Присаживайтесь, граф. – Алва, словно заботливый хозяин, вскочил со скромной кушетки, на которой полулежал до прихода Савиньяка, указал ему на глубокое кресло и сам устроился напротив, в точно таком же. – Хотите вина? У меня здесь замечательное вино. Разумеется, из моих собственных виноградников. Угощайтесь!
Лионель опустился на предложенное место, рассеяно кивнул, не отводя взгляда от лица друга. Росио… Почему-то казалось, что он должен был измениться после всего, что случилось за этот год. Другие видели Алву на суде, но Лионеля тогда в Олларии не было: в Марагоне талигским войскам пришлось не сладко, Первый маршал просто не мог бросить все и помчаться в столицу. Хотя, возможно, был должен. Уже не Талигу – старой дружбе. Пусть даже товарищ внезапно превратился в решившего перевернуть жизнь с ног на голову безумца. Хотя, чем Савиньяк сумел бы помочь? Рудольф и Эмиль обошлись с Росио мягко, намного мягче, чем тот заслужил своей нелепой, поразившей всех эскападой. Как и с этим его… – Лионель поморщился.
Росио, тем временем, подвинул к нему бокал алатского стекла, изящная рука легко, словно пушинку, подхватила немаленьких размеров глиняный кувшин.
– Бутылок мне не дают, – пояснил Алва. – По-видимому, считают, что для такого пьяницы, как я, они – страшное оружие.
– Не положено, – машинально подтвердил Лионель, пытаясь справиться с прерывающимся дыханием. Вот также не хватало воздуха, когда пришло известие о вероломстве Борна, о гибели отца. И о прошлогоднем безумии Рокэ.
– Ну, и зачем ты пришел? – спросил Алва, подаваясь вперед. До боли знакомые, любимые глаза смотрели по-прежнему цепко, их взгляд проникал глубоко и, кажется, способен был вытянуть на свет то, чего не подозревал о себе сидящий напротив человек. Кривоватая усмешка тонких губ, морщинки в уголках рта – их не было позапрошлой весной. Ни следа сумасшествия, ни единого признака той пустоты распада, что Лионель пару раз замечал на лицах скорбных духом. – Давай угадаю, – Рокэ вновь расслабленно откинулся на спинку кресла, тонкие пальцы сжали витую ножку бокала. – Поиграем в любимую игру покойного кардинала. Сейчас ты спросишь, зачем я все это сделал, посетуешь, посокрушаешься, заверишь меня в своей дружбе…
Странно, но именно эта, незаслуженная, в общем, жестокость, привела Лионеля в чувство, так что слегка ослаб, отпустил уже несколько минут сжимавший горло узел. Несколько капель здоровой злости стали именно тем, чего не хватало для возможности почти невыносимого в своей мучительности разговора.
– И зачем ты это сделал? – спросил Лионель.
– Я сошел с ума, – осклабился в ослепительно-белоснежной улыбке Рокэ. – Ты же знаешь. Все знают.
Он, должно быть, ожидал возражений, отповеди, даже гнева. Но Лионель, по праву считавшийся ничуть не худшим, если не лучшим знатоком человеческих душ, чем герцог Алва, отмахнулся от задиристой видимости, словно от навязчивой липкой паутины.
– Расскажи, – сказал он просто, и, облокотившись локтями на стол, внимательно взглянул в глаза старого друга. В глубине которых за вызовом и насмешкой съежилась в ожидании долгожданного понимания чужая боль.
Алва молчал долго – несколько минут. Хмурился, пил вино маленькими глотками. Потом заговорил неожиданно глухо, чуть отстраненно:
– Как ты знаешь, некоторое время назад у меня появился оруженосец. И этот оруженосец бредил великой Талигойей. А я… бредил им.
Рокэ взглянул на Лионеля с явным вызовом, ожидая брезгливости или презрения. Но не дождался, усмехнулся, покачал головой:
– Знаешь, так бывает.
– Нет, не знаю, – честно ответил Лионель. Он и впрямь не представлял подобного, хотя много раз за эти долгие месяцы вспоминал о Винной улице. – И ты решил подарить своему оруженосцу великую Талигойю?
– Не сразу, – Рокэ залпом допил вино, налил еще. – Сначала я попытался защитить тех, за кого он боялся. Знаменитый список Сильвестра. Ты не знал?
– Он был фальшивкой.
– Он не был фальшивкой, – Рокэ на миг прижал пальцы к глазам. – Сильвестр решил очистить Талиг от остатков так называемых Людей Чести руками Манриков и Колиньяров. Мне оставалось убедить его пойти другим путем.
– Каким? – Лионель тоже налил себе вина. Не слишком разумно, но как еще справиться с мучительным колким холодом, обосновавшимся в левой части груди?
– Я согласился на трон. Сильвестр перед смертью сделался не меньшим безумцем, чем я. И мечтал до своего ухода в Закат сменить династию, – Алва хохотнул, хлопнул в ладоши. – Мы все здесь посходили с ума, а вы и не заметили!
Лионель поежился. Отчего-то веселье Росио казалось по-настоящему страшным.
– Окделл знал о ваших планах?
– А никаких планов не было, – Рокэ легкомысленно тряхнул головой, отбрасывая назад тяжелую иссиня-черную волну. Он был невероятно красив здесь, среди серых унылых стен. Невероятно красив и невероятно… на месте. Король, не сумевший, а вернее, не пожелавший удержать корону, которую с неожиданной легкостью завоевал. – Планы были у Окделла: обмануть Сильвестра, привести на трон Альдо Ракана. Глупые, детские планы.
– А ты? – Лионель пытался понять и не понимал. Будто натыкался каждый раз на непроницаемую стену. Возможно, она и есть – то самое сумасшествие?
Рокэ вновь улыбнулся: широко и немного грустно. Так улыбаются счастливым воспоминаниям.
– А я подумал: почему бы и нет? Смена династии, пожалуй, стала бы неплохим выходом. Сильвестр был безумен, но совсем не глуп. Мы все были безумны, но не глупы.
– Кроме Окделла, – не выдержал Лионель. Вот кого он задушил бы собственными руками! Щенок маялся где-то здесь, возможно, за соседней стеной. Но смотреть на него не было никакого желания.
Савиньяк ожидал вспышки ярости, но Рокэ легко согласился с данным любовнику нелестным отзывом:
– Да. Кроме Окделла.
– И ты всерьез видел Ракана королем Талига?
Алва слегка нахмурился:
– Одна или другая… кукла. Какая разница? Впрочем, все сложилось удачнее некуда. Агарисские астрологи вдруг откопали мое истинное происхождение. Повелитель Ветров стал Раканом. Неплохое повышение, как ты считаешь?
Лионель невольно прикусил губу. Вот оно, безумие, о котором узнали не сразу, и в которое сначала не хотели верить ни Ноймаринен, ни фок Варзов, ни Эмиль, ни Альмейда. Странно и чересчур похоже на предательство, он сам Лионель поверил почти сразу. Внезапный развод королевской четы и последовавшее за ним отречение Фердинанда, Рокэ Первый на троне, Оллария, на несколько месяцев ставшая Кабитэлой. И, как назло, проклятый мятеж в Эпинэ, глупость Манриков, смерть Сильвестра. До Кабитэлы кардинал не дожил. Его счастье, хотя, если в Закат доходят вести из Кэртианы, бедняга наверняка ворочается в гробу. Надо же, Кабитэла! Возрождение старинных ритуалов и праздников, нелепые одежды. Недоумок Окделл, должно быть, прыгал от радости.
– Ты сам в это верил? В то, что ты Ракан?
– Я не слишком об этом задумывался, – серьезно ответил Рокэ. – Впрочем, похоже на то. Многое сходится. Но мне это не слишком интересно. Главное, мы обошлись без агарисского болванчика.
Агарисского болванчика отравили вместе с бабкой. Вряд ли Алва. Скорее всего, Сильвестр, или подданные кесарии.
– Кто здесь разводит цветы? Заключенные? – спросил Лионель провожавшего его коменданта.
– Что вы, господин Первый маршал. Они же у нас люди родовитые, не привыкли к таким делам. Жены охранников, да ребятишки.
– Понятно. Далеко еще?
– В северное крыло. То, что для самых известных преступников, – важно сказал комендант и даже слегка приосанился. Странное свойство многих стражников – гордиться именитыми подопечными.
Еще несколько минут казавшихся бесконечными лестниц, арок и переходов, и, наконец, небольшая дверь в полутемном коридоре, скрежет ключа в замке. По короткому окрику коменданта из соседних комнат появились стражники: с десяток, не меньше. Заключенного, хоть и лишенного какого бы то ни было оружия, явно опасались. Лионель был уверен, что зря. Если бы этот узник решил вырваться на свободу, даже стены Багерлее не стали бы для него препятствием. Однако, он не хотел.
– Прошу, господин Первый маршал! – комендант потянул на себя тяжелую дверь.
– Стражники пусть останутся снаружи. И вы тоже, – не глядя на него, велел Лионель.
– Но… как же?
– Уверяю вас, вооруженный Первый маршал справится с безоружным человеком, – осадил служаку Лионель. Хотя, тот был прав: исключений не полагалось никому. Ни регенту, ни маршалам, ни супрему. Потом нужно будет выговорить коменданту за нарушение приказа. Но это потом. Сейчас узник.
Лионель приостановился, на миг прикрыл глаза, услышал, как за спиной с тихим скрипом закрывается дверь. Вдохнул побольше воздуха и шагнул вперед.
– Наконец-то приятные гости! – он услышал знакомый до саднящей боли голос прежде, чем разглядел в полутьме бледное, обрамленное черными прядями лицо, увидел блеск шальных синих глаз. – Я, признаться, уже устал от здешних ызаргов. Присаживайтесь, граф. – Алва, словно заботливый хозяин, вскочил со скромной кушетки, на которой полулежал до прихода Савиньяка, указал ему на глубокое кресло и сам устроился напротив, в точно таком же. – Хотите вина? У меня здесь замечательное вино. Разумеется, из моих собственных виноградников. Угощайтесь!
Лионель опустился на предложенное место, рассеяно кивнул, не отводя взгляда от лица друга. Росио… Почему-то казалось, что он должен был измениться после всего, что случилось за этот год. Другие видели Алву на суде, но Лионеля тогда в Олларии не было: в Марагоне талигским войскам пришлось не сладко, Первый маршал просто не мог бросить все и помчаться в столицу. Хотя, возможно, был должен. Уже не Талигу – старой дружбе. Пусть даже товарищ внезапно превратился в решившего перевернуть жизнь с ног на голову безумца. Хотя, чем Савиньяк сумел бы помочь? Рудольф и Эмиль обошлись с Росио мягко, намного мягче, чем тот заслужил своей нелепой, поразившей всех эскападой. Как и с этим его… – Лионель поморщился.
Росио, тем временем, подвинул к нему бокал алатского стекла, изящная рука легко, словно пушинку, подхватила немаленьких размеров глиняный кувшин.
– Бутылок мне не дают, – пояснил Алва. – По-видимому, считают, что для такого пьяницы, как я, они – страшное оружие.
– Не положено, – машинально подтвердил Лионель, пытаясь справиться с прерывающимся дыханием. Вот также не хватало воздуха, когда пришло известие о вероломстве Борна, о гибели отца. И о прошлогоднем безумии Рокэ.
– Ну, и зачем ты пришел? – спросил Алва, подаваясь вперед. До боли знакомые, любимые глаза смотрели по-прежнему цепко, их взгляд проникал глубоко и, кажется, способен был вытянуть на свет то, чего не подозревал о себе сидящий напротив человек. Кривоватая усмешка тонких губ, морщинки в уголках рта – их не было позапрошлой весной. Ни следа сумасшествия, ни единого признака той пустоты распада, что Лионель пару раз замечал на лицах скорбных духом. – Давай угадаю, – Рокэ вновь расслабленно откинулся на спинку кресла, тонкие пальцы сжали витую ножку бокала. – Поиграем в любимую игру покойного кардинала. Сейчас ты спросишь, зачем я все это сделал, посетуешь, посокрушаешься, заверишь меня в своей дружбе…
Странно, но именно эта, незаслуженная, в общем, жестокость, привела Лионеля в чувство, так что слегка ослаб, отпустил уже несколько минут сжимавший горло узел. Несколько капель здоровой злости стали именно тем, чего не хватало для возможности почти невыносимого в своей мучительности разговора.
– И зачем ты это сделал? – спросил Лионель.
– Я сошел с ума, – осклабился в ослепительно-белоснежной улыбке Рокэ. – Ты же знаешь. Все знают.
Он, должно быть, ожидал возражений, отповеди, даже гнева. Но Лионель, по праву считавшийся ничуть не худшим, если не лучшим знатоком человеческих душ, чем герцог Алва, отмахнулся от задиристой видимости, словно от навязчивой липкой паутины.
– Расскажи, – сказал он просто, и, облокотившись локтями на стол, внимательно взглянул в глаза старого друга. В глубине которых за вызовом и насмешкой съежилась в ожидании долгожданного понимания чужая боль.
Алва молчал долго – несколько минут. Хмурился, пил вино маленькими глотками. Потом заговорил неожиданно глухо, чуть отстраненно:
– Как ты знаешь, некоторое время назад у меня появился оруженосец. И этот оруженосец бредил великой Талигойей. А я… бредил им.
Рокэ взглянул на Лионеля с явным вызовом, ожидая брезгливости или презрения. Но не дождался, усмехнулся, покачал головой:
– Знаешь, так бывает.
– Нет, не знаю, – честно ответил Лионель. Он и впрямь не представлял подобного, хотя много раз за эти долгие месяцы вспоминал о Винной улице. – И ты решил подарить своему оруженосцу великую Талигойю?
– Не сразу, – Рокэ залпом допил вино, налил еще. – Сначала я попытался защитить тех, за кого он боялся. Знаменитый список Сильвестра. Ты не знал?
– Он был фальшивкой.
– Он не был фальшивкой, – Рокэ на миг прижал пальцы к глазам. – Сильвестр решил очистить Талиг от остатков так называемых Людей Чести руками Манриков и Колиньяров. Мне оставалось убедить его пойти другим путем.
– Каким? – Лионель тоже налил себе вина. Не слишком разумно, но как еще справиться с мучительным колким холодом, обосновавшимся в левой части груди?
– Я согласился на трон. Сильвестр перед смертью сделался не меньшим безумцем, чем я. И мечтал до своего ухода в Закат сменить династию, – Алва хохотнул, хлопнул в ладоши. – Мы все здесь посходили с ума, а вы и не заметили!
Лионель поежился. Отчего-то веселье Росио казалось по-настоящему страшным.
– Окделл знал о ваших планах?
– А никаких планов не было, – Рокэ легкомысленно тряхнул головой, отбрасывая назад тяжелую иссиня-черную волну. Он был невероятно красив здесь, среди серых унылых стен. Невероятно красив и невероятно… на месте. Король, не сумевший, а вернее, не пожелавший удержать корону, которую с неожиданной легкостью завоевал. – Планы были у Окделла: обмануть Сильвестра, привести на трон Альдо Ракана. Глупые, детские планы.
– А ты? – Лионель пытался понять и не понимал. Будто натыкался каждый раз на непроницаемую стену. Возможно, она и есть – то самое сумасшествие?
Рокэ вновь улыбнулся: широко и немного грустно. Так улыбаются счастливым воспоминаниям.
– А я подумал: почему бы и нет? Смена династии, пожалуй, стала бы неплохим выходом. Сильвестр был безумен, но совсем не глуп. Мы все были безумны, но не глупы.
– Кроме Окделла, – не выдержал Лионель. Вот кого он задушил бы собственными руками! Щенок маялся где-то здесь, возможно, за соседней стеной. Но смотреть на него не было никакого желания.
Савиньяк ожидал вспышки ярости, но Рокэ легко согласился с данным любовнику нелестным отзывом:
– Да. Кроме Окделла.
– И ты всерьез видел Ракана королем Талига?
Алва слегка нахмурился:
– Одна или другая… кукла. Какая разница? Впрочем, все сложилось удачнее некуда. Агарисские астрологи вдруг откопали мое истинное происхождение. Повелитель Ветров стал Раканом. Неплохое повышение, как ты считаешь?
Лионель невольно прикусил губу. Вот оно, безумие, о котором узнали не сразу, и в которое сначала не хотели верить ни Ноймаринен, ни фок Варзов, ни Эмиль, ни Альмейда. Странно и чересчур похоже на предательство, он сам Лионель поверил почти сразу. Внезапный развод королевской четы и последовавшее за ним отречение Фердинанда, Рокэ Первый на троне, Оллария, на несколько месяцев ставшая Кабитэлой. И, как назло, проклятый мятеж в Эпинэ, глупость Манриков, смерть Сильвестра. До Кабитэлы кардинал не дожил. Его счастье, хотя, если в Закат доходят вести из Кэртианы, бедняга наверняка ворочается в гробу. Надо же, Кабитэла! Возрождение старинных ритуалов и праздников, нелепые одежды. Недоумок Окделл, должно быть, прыгал от радости.
– Ты сам в это верил? В то, что ты Ракан?
– Я не слишком об этом задумывался, – серьезно ответил Рокэ. – Впрочем, похоже на то. Многое сходится. Но мне это не слишком интересно. Главное, мы обошлись без агарисского болванчика.
Агарисского болванчика отравили вместе с бабкой. Вряд ли Алва. Скорее всего, Сильвестр, или подданные кесарии.
– Что ты еще хочешь знать?
Лионель хотел узнать о многом. О том, почему Рокэ Алва – непобедимый и, положа руку на сердце, более чем кто либо достойный короны властитель, так легко сдался. Почему, как случайно пойманную бабочку, отпустил из рук вполне реальную возможность правления? Почему превратил отвратительную и грязную, но возможную и неплохо просчитанную Сильвестром смену власти в костюмированный балаган? Савиньяку были отвратительны государственные перевороты и гражданские войны, но он знал, что присягнул бы Рокэ Первому. Как и Ноймаринен, фок Варзов, как и все остальные. Возненавидел бы, но присягнул. Рокэ Первому, но не Рокэ Ракану, потомку Ринальди, вознамерившемуся возродить древнюю Талигойю. В переворот они поверили, в Талигойю и Ракана не хотели верить до последнего. Хотя потом стало легче. Рокэ не сделался подлецом. Он, всего лишь, как порядочный человек, сошел с ума. Поэтому Лионель спросил о том, что имело значение не для озверевшего от желания власти маршала, а для любимого, запутавшегося в лабиринте собственных фантазий друга:
– Окделл. Вы с ним?..
– Мы с ним, – кивнул Рокэ, и Лионель, глядя на неуловимо смягчившуюся линию рта, на поволоку ставших вдруг счастливыми и одновременно больными глаз, окончательно поверил. И выдохнул. В самом деле не игра и не подлость. Честное, чистое, почти святое сумасшествие. Дальше все стало просто. Сжать ладонями оказавшиеся неожиданно горячими пальцы, смотреть в любимое, освещенное подрагивающими отблесками свечи лицо, говорить тихо и доверено. Так, как секретничали когда-то в детстве, в занесенном пушистым снегом замке Сэ маленький Ли, маленький Эмиль и казавшийся очень взрослым Росио.
– В Варасте?
– Нет. В Варасте он меня еще не подпускал. Хотя… Фрамбуа. Помнишь?
Лионель помнил. Пьянящее сильнее, чем вино, торжество победы, почти мальчишеское дурачество, кошачью улыбку из-под свесившихся на лицо черных прядей, осоловевшие серые глаза… Лионель ушел раньше, а Эмиль и словом не обмолвился о том, куда делись Росио с оруженосцем. Старший младший Савиньяк рассказал о том немногом, о чем считал возможным рассказать гораздо позже, когда уже стало известно о Кабитэле. О высоких терпких травах, руке, ласково отбрасывающей с мальчишеского лба русую челку, о пьяном откровении Первого маршала после случая с Феншо. Эмиль уже тогда угадал приметы грядущего урагана, справиться с которым не сумел бы даже Леворукий, потому что такие, как Алва, не отдадут своего безумия и властителю Заката.
– Помню. Он требовал от тебя чего-то? Взамен…
– Нет. Он просто отдался. Когда понял, что можно.
– А можно стало новому Ракану? – не сдержал усмешку Лионель. Кошки, какой бред!
– Нет, – Росио нахмурился. – Мне сложно объяснить. Я хотел стать чьей-то сбывшейся мечтой. Понимаешь?
Лионель не понимал. Возможно, лишь догадывался. Как догадывался о том, что следующий вопрос задавать не имеет смысла. И все же не смог удержаться.
– Почему он? Почему Окделл? Я бы понял… – он замолчал, подбирая слова, – если бы кто-нибудь, хоть немного достойный…
Он вновь испугался, что Рокэ обидится, и вновь ошибся.
– Какая, собственно, разница, Ли? Он был обычным, но таким… солнечным и смешным. Мог, наверное, появиться кто-то другой, но случился он. Знаешь, я тогда ощутил: время вот так и пройдет. С маршальской перевязью, с войнами, которые скоро надоест выигрывать, с интригами, сплетнями, любовницами. Это как… ползти всю жизнь, понимаешь? Чтобы спастись от этого, стоит отыскать вершину, с которой можно упасть.
– Ничего себе – ползти! – невольно улыбнулся Лионель. – Хотя, для Ворона…
Да, но даже для Ворона чересчур придумать себе любовь, безумие, красоту взлета и падения. Придумать Историю.
– Именно, – Рокэ помолчал, высвободил ладони из рук Лионеля, налил еще вина. Поинтересовался обычным – почти светским – тоном. – Когда же Занха? По чести говоря, здесь невероятно тоскливо.
Лионель знал, что не имеет права говорить, но скрыть он не мог:
– Занхи не будет, Рокэ.
– Вот как? – синие глаза изучающее сузились, напомнив о прежнем – проницательном и жестком – Алве. – Что же? Багерлее до конца дней?
– Ссылка, – просто ответил Лионель. – Куда, сейчас решается. Возможно, Ноймар. Но я постараюсь, чтобы это были Кэналлоа или Марикьяра.
Рокэ не обрадовался и не поразился. Только на миг задержал дыхание, прикрыл пальцами веки.
– Понятно. Ли, я знаю, что ты не сможешь пообещать. И знаю, что ты мне ничего не должен…
– Я сделаю все, что в моих силах, – оборвал его Лионель. Все же Росио изменился. Сильно, сильнее, чем казалось, и от этого становилось больно.
– Это действительно будет сложно, – начал Алва и нахмурился так что темные брови почти сошлись у переносицы. – И если он еще согласится…
***
На юге осень почти не чувствовалась: жара была удушающей, летней. Савиньяк – сам южанин – изнывал от зноя в закрытой карете. В отличие от пленника, которому, кажется, было плевать и на жару, и на докучливых мух, и на прилипающую к телу одежду, и на мерную, сводящую с ума тряску. А ведь он ехал так уже третью неделю. Лионель нагнал эскорт, которому полагалось доставить арестованного в Кэналлоа, в сутках езды до границы. Рудольф назвал желание Первого маршала, оставлявшего столицу ради того, чтобы проводить в ссылку друга, мальчишеством, но отпустил, и Савиньяк явственно различил в глазах регента уважение. Вчера была встреча, вино и разговоры о постороннем, незначительном, призванные замаскировать становящуюся все отчаяннее тревогу. После ранний подъем, тряска в проклятой карете и вот, наконец, условленное место.
Лионель вышел первым, размял затекшие руки. В нескольких бье он заметил эскорт Салины: тому полагалось сопроводить безумного властителя Кэналлоа, теперь уже, впрочем, бывшего, под охрану в один из отдаленных замков рода Алва. С Салиной нужно было поговорить: в конце концов, он взвалил на себя непростую ношу, согласившись стеречь Алву. Но сначала дождаться еще одного эскорта, доставлявшего в Кэналлоа второго, приговоренного к казни, которую милостиво заменили ссылкой.
Стук колес послышался спустя несколько минут, и Лионель кивнул стражникам. Возможно, это было нарушением правил, но заставлять Алву ждать он не мог. Начальник охраны открыл дверцу кареты, опустил подножку, Рокэ ступил на землю, покрытую редкой, выгоревшей от беспощадного солнца травой. На его лице, словно маска, застыла чуть презрительная, но абсолютно безжизненная усмешка, глаза вглядывались в стремительно приближавшуюся точку внимательно и напряженно.
Замер в мучительном ожидании и Лионель. Сердце колотилось сильнее обычного, и вовсе не от жары. Он исполнил просьбу Алвы, но до сих пор не был уверен, что поступил правильно. Любой арестант предпочел бы ссылку в Кэналлоа заключению в Багерлее, но каково будет Рокэ, чей разум сейчас тонок, как натянутая до предела нить, рядом с человеком, который вряд ли разделяет его сумасшествие?
Дверца второй кареты открылась, стражник помог арестанту спуститься с подножки. Тому и впрямь было неудобно: мешали скованные руки. В отличие от Алвы, которого признали душевнобольным, Окделла везли в кандалах.
Бывший оруженосец Первого маршала, ныне опальный мятежник Ричард Окделл, зажмурился, отворачиваясь от непривычного после темноты кареты солнца, повел плечами, одернул измятую куртку. Огляделся по сторонам и застыл, замер, вытянувшись в струнку. Несколько невероятно долгих мгновений он, не мигая, смотрел на своего бывшего эра и любовника. А потом яркие, еще по-мальчишески пухлые губы растянулись в широкой, открытой улыбке, в глазах под густыми, как у девушки, ресницами заплясали искорки неподдельной радости. Окделл отбросил назад отросшие, походящие на выгоревшую под солнцем солому волосы, и рванулся вперед с чуть хриплым – на выдохе – воплем:
– Эр Рокэ!
Тут же подался к нему Алва, и это уж точно было нарушением правил. Стражники ждали приказа Первого маршала, не решаясь в его присутствии остановить арестантов. Но Лионель не смотрел на охрану. Он впервые за много дней улыбался, счастливый тем, что опасения оказались напрасными.
Безумны были оба.
Конец
Лионель хотел узнать о многом. О том, почему Рокэ Алва – непобедимый и, положа руку на сердце, более чем кто либо достойный короны властитель, так легко сдался. Почему, как случайно пойманную бабочку, отпустил из рук вполне реальную возможность правления? Почему превратил отвратительную и грязную, но возможную и неплохо просчитанную Сильвестром смену власти в костюмированный балаган? Савиньяку были отвратительны государственные перевороты и гражданские войны, но он знал, что присягнул бы Рокэ Первому. Как и Ноймаринен, фок Варзов, как и все остальные. Возненавидел бы, но присягнул. Рокэ Первому, но не Рокэ Ракану, потомку Ринальди, вознамерившемуся возродить древнюю Талигойю. В переворот они поверили, в Талигойю и Ракана не хотели верить до последнего. Хотя потом стало легче. Рокэ не сделался подлецом. Он, всего лишь, как порядочный человек, сошел с ума. Поэтому Лионель спросил о том, что имело значение не для озверевшего от желания власти маршала, а для любимого, запутавшегося в лабиринте собственных фантазий друга:
– Окделл. Вы с ним?..
– Мы с ним, – кивнул Рокэ, и Лионель, глядя на неуловимо смягчившуюся линию рта, на поволоку ставших вдруг счастливыми и одновременно больными глаз, окончательно поверил. И выдохнул. В самом деле не игра и не подлость. Честное, чистое, почти святое сумасшествие. Дальше все стало просто. Сжать ладонями оказавшиеся неожиданно горячими пальцы, смотреть в любимое, освещенное подрагивающими отблесками свечи лицо, говорить тихо и доверено. Так, как секретничали когда-то в детстве, в занесенном пушистым снегом замке Сэ маленький Ли, маленький Эмиль и казавшийся очень взрослым Росио.
– В Варасте?
– Нет. В Варасте он меня еще не подпускал. Хотя… Фрамбуа. Помнишь?
Лионель помнил. Пьянящее сильнее, чем вино, торжество победы, почти мальчишеское дурачество, кошачью улыбку из-под свесившихся на лицо черных прядей, осоловевшие серые глаза… Лионель ушел раньше, а Эмиль и словом не обмолвился о том, куда делись Росио с оруженосцем. Старший младший Савиньяк рассказал о том немногом, о чем считал возможным рассказать гораздо позже, когда уже стало известно о Кабитэле. О высоких терпких травах, руке, ласково отбрасывающей с мальчишеского лба русую челку, о пьяном откровении Первого маршала после случая с Феншо. Эмиль уже тогда угадал приметы грядущего урагана, справиться с которым не сумел бы даже Леворукий, потому что такие, как Алва, не отдадут своего безумия и властителю Заката.
– Помню. Он требовал от тебя чего-то? Взамен…
– Нет. Он просто отдался. Когда понял, что можно.
– А можно стало новому Ракану? – не сдержал усмешку Лионель. Кошки, какой бред!
– Нет, – Росио нахмурился. – Мне сложно объяснить. Я хотел стать чьей-то сбывшейся мечтой. Понимаешь?
Лионель не понимал. Возможно, лишь догадывался. Как догадывался о том, что следующий вопрос задавать не имеет смысла. И все же не смог удержаться.
– Почему он? Почему Окделл? Я бы понял… – он замолчал, подбирая слова, – если бы кто-нибудь, хоть немного достойный…
Он вновь испугался, что Рокэ обидится, и вновь ошибся.
– Какая, собственно, разница, Ли? Он был обычным, но таким… солнечным и смешным. Мог, наверное, появиться кто-то другой, но случился он. Знаешь, я тогда ощутил: время вот так и пройдет. С маршальской перевязью, с войнами, которые скоро надоест выигрывать, с интригами, сплетнями, любовницами. Это как… ползти всю жизнь, понимаешь? Чтобы спастись от этого, стоит отыскать вершину, с которой можно упасть.
– Ничего себе – ползти! – невольно улыбнулся Лионель. – Хотя, для Ворона…
Да, но даже для Ворона чересчур придумать себе любовь, безумие, красоту взлета и падения. Придумать Историю.
– Именно, – Рокэ помолчал, высвободил ладони из рук Лионеля, налил еще вина. Поинтересовался обычным – почти светским – тоном. – Когда же Занха? По чести говоря, здесь невероятно тоскливо.
Лионель знал, что не имеет права говорить, но скрыть он не мог:
– Занхи не будет, Рокэ.
– Вот как? – синие глаза изучающее сузились, напомнив о прежнем – проницательном и жестком – Алве. – Что же? Багерлее до конца дней?
– Ссылка, – просто ответил Лионель. – Куда, сейчас решается. Возможно, Ноймар. Но я постараюсь, чтобы это были Кэналлоа или Марикьяра.
Рокэ не обрадовался и не поразился. Только на миг задержал дыхание, прикрыл пальцами веки.
– Понятно. Ли, я знаю, что ты не сможешь пообещать. И знаю, что ты мне ничего не должен…
– Я сделаю все, что в моих силах, – оборвал его Лионель. Все же Росио изменился. Сильно, сильнее, чем казалось, и от этого становилось больно.
– Это действительно будет сложно, – начал Алва и нахмурился так что темные брови почти сошлись у переносицы. – И если он еще согласится…
***
На юге осень почти не чувствовалась: жара была удушающей, летней. Савиньяк – сам южанин – изнывал от зноя в закрытой карете. В отличие от пленника, которому, кажется, было плевать и на жару, и на докучливых мух, и на прилипающую к телу одежду, и на мерную, сводящую с ума тряску. А ведь он ехал так уже третью неделю. Лионель нагнал эскорт, которому полагалось доставить арестованного в Кэналлоа, в сутках езды до границы. Рудольф назвал желание Первого маршала, оставлявшего столицу ради того, чтобы проводить в ссылку друга, мальчишеством, но отпустил, и Савиньяк явственно различил в глазах регента уважение. Вчера была встреча, вино и разговоры о постороннем, незначительном, призванные замаскировать становящуюся все отчаяннее тревогу. После ранний подъем, тряска в проклятой карете и вот, наконец, условленное место.
Лионель вышел первым, размял затекшие руки. В нескольких бье он заметил эскорт Салины: тому полагалось сопроводить безумного властителя Кэналлоа, теперь уже, впрочем, бывшего, под охрану в один из отдаленных замков рода Алва. С Салиной нужно было поговорить: в конце концов, он взвалил на себя непростую ношу, согласившись стеречь Алву. Но сначала дождаться еще одного эскорта, доставлявшего в Кэналлоа второго, приговоренного к казни, которую милостиво заменили ссылкой.
Стук колес послышался спустя несколько минут, и Лионель кивнул стражникам. Возможно, это было нарушением правил, но заставлять Алву ждать он не мог. Начальник охраны открыл дверцу кареты, опустил подножку, Рокэ ступил на землю, покрытую редкой, выгоревшей от беспощадного солнца травой. На его лице, словно маска, застыла чуть презрительная, но абсолютно безжизненная усмешка, глаза вглядывались в стремительно приближавшуюся точку внимательно и напряженно.
Замер в мучительном ожидании и Лионель. Сердце колотилось сильнее обычного, и вовсе не от жары. Он исполнил просьбу Алвы, но до сих пор не был уверен, что поступил правильно. Любой арестант предпочел бы ссылку в Кэналлоа заключению в Багерлее, но каково будет Рокэ, чей разум сейчас тонок, как натянутая до предела нить, рядом с человеком, который вряд ли разделяет его сумасшествие?
Дверца второй кареты открылась, стражник помог арестанту спуститься с подножки. Тому и впрямь было неудобно: мешали скованные руки. В отличие от Алвы, которого признали душевнобольным, Окделла везли в кандалах.
Бывший оруженосец Первого маршала, ныне опальный мятежник Ричард Окделл, зажмурился, отворачиваясь от непривычного после темноты кареты солнца, повел плечами, одернул измятую куртку. Огляделся по сторонам и застыл, замер, вытянувшись в струнку. Несколько невероятно долгих мгновений он, не мигая, смотрел на своего бывшего эра и любовника. А потом яркие, еще по-мальчишески пухлые губы растянулись в широкой, открытой улыбке, в глазах под густыми, как у девушки, ресницами заплясали искорки неподдельной радости. Окделл отбросил назад отросшие, походящие на выгоревшую под солнцем солому волосы, и рванулся вперед с чуть хриплым – на выдохе – воплем:
– Эр Рокэ!
Тут же подался к нему Алва, и это уж точно было нарушением правил. Стражники ждали приказа Первого маршала, не решаясь в его присутствии остановить арестантов. Но Лионель не смотрел на охрану. Он впервые за много дней улыбался, счастливый тем, что опасения оказались напрасными.
Безумны были оба.
Конец