Пишет Гость:
04.02.2012 в 23:08
Альтернативная концовка ОЭ
— Молния, — Катарина не отрывала завороженного взгляда от короны, — эшафот и тронный зал… Молния…
— Откуда?! Откуда ты это знаешь? — Слова сами вылетели изо рта. — Это Ворон тебе пел?
— Герцог Окделл, вы забываетесь! — Глядящая на Дикона ледяная статуэтка не казалась ни растерянной, ни испуганной. Такой Дикон видел Катари только раз, когда едва не рассказал о ее беде сюзерену, но сейчас молчать было нельзя. Слишком многое зависело от древней песни.
— Мой государь, — Скалы тоже могут быть холодны, — госпожа Оллар знает Слово Молний.
— Я это уже понял. — Лицо Альдо стало вдохновенным. — Сударыня, дальше!
— Я не помню, — солгала статуя, и Дикон понял, что ошибался. То есть, он уже давно понял, что ошибался, причем ошибался с самого начала, но только сейчас до него дошло, на чей именно счет и насколько.
— Альдо, — выдохнул он, — позволь мне поговорить с… госпожой Оллар наедине.
Сюзерен внимательно посмотрел на замершую женщину и кивнул, но Катарина шагнула вперед.
— Я ничего не знаю. — Кричит она или шепчет? — Ничего!.. Это сказки… Злые древние сказки! В них нет ничего, кроме зла и пустоты… Пока не поздно, забудьте!
Ричард выждал миг, собираясь с духом, а потом сильно, с оттяжкой, ударил женщину по лицу раскрытой ладонью.
Удар бросил ее на пол. Дик помахал в воздухе отбитой рукой.
читать дальше- Алва научил, - сказал он, с улыбкой обращаясь к обоим сразу. – Нет лучше средства от женских истерик, чем хорошая оплеуха. Особенно от мнимых. Вот теперь госпожа Оллар спокойна, уравновешена и готова медленно, обстоятельно рассказать нам то, что собиралась. Или не собиралась? Ведь я прав, сударыня, не собирались? Вы подбросили нам хлебную корочку, чтобы мы вцепились в нее и начали выпрашивать следующую. Выпрашивать – потому что потребовать у нас не хватит пороху. Глупенький Дикон Окделл влюблен в свою королеву, и никогда не позволит вздернуть ее на дыбу. Сударыня, вы ошиблись, как никогда в жизни не ошибались. Глупенький Дикон Окделл умер в Надоре вместе со всей своей родней. Вам придется иметь дело с совершенно сумасшедшим Ричардом Окделлом, который не только даст вас вздернуть вас на дыбу, но и с удовольствием полюбуется на ваши... яблоки. А может быть, и на то, чем Алва набил вам брюхо.
- Вы… - Катарина шумно сглотнула и поднялась. У этой дряни все-таки был хребет. – Вы не мужчина.
Дик прищелкнул языком.
- Добавьте «вы вообще не человек». Я же видел этот ваш спектакль. И даже по неопытности своей был потрясен. Но второй раз драматический номер не сработает. Вы правы, я не мужчина, я вообще не человек – я потомок демона, и уж в чем-чем, а в этом теперь уверен твердо. И если вы хоть все еще не верите, что я способен вспороть вам брюхо, достать оттуда очередного ублюдка, зажарить его и съесть на ваших глазах – поверьте в это поскорее. Потому что я – потомок демона, а вы – жалкая простолюдинка, порожденная забывшей себя эорией то ли от конюха, то ли от повара, вам видней. Вы пролезли в королевы и плясали под дудку Штанцлера, чтобы он вас не выдал, а когда Штанцлер сбежал, начали собственный танец, но яблочко от яблони недалеко падает, ваша мать была шлюхой, и это свойство вы унаследовали от нее.
- Это правда, Дикон? – Альдо, кажется, только сейчас обрел дар речи.
- Правдее не бывает, прикажи взять Штанцлера и зажать ему ноги в тиски. Про шлюху тоже – как ее валял Алва, я видел своими глазами. Да и она мне кое-что порассказала.
- Вы не посмеете, - нет, опоздала, опоздала родиться эта женщина, во времена Дидериха да на сцене цены бы ей не было…
- Дура, я же сказал: это не работает! – рявкнул на нее Дик, и снова повернулся к Альдо. – Представь себе, Алва драл ее прямо на своем письменном столе, на глазах у Штанцлера. И знаешь, за что она ему отдалась? Ты со смеху помрешь: за партию сапог для армии. Неудивительно, что Вторая Резервная отдалась нам со всеми лошадьми и их навозом: в этой стране даже королевы вынуждены продаваться за солдатские сапоги.
Альдо вздохнул, засмеялся и расслабился. Как и всякому картонному рыцарю, ему было неловко унижать королеву. Когда королева на его глазах превратилась в шлюху, он почувствовал себя вольней.
— Итак, сударыня, - он подчеркнул интонацией последнее слово, намекая на то, что обращение очень легко может стать другим, - вы знаете многое, вы проговорились… И про брата, и про Слово, и про то, что в юности занимались магией. Нам нужны ваши знания, госпожа Оллар.
Она отступила еще на шаг и прижалась к колонне, сбив вуаль. Солнечные завитки окружили бескровное лицо, превращая его в икону.
— Оставьте меня, или я закричу!
— Кричите, - пожал плечами Дик. – Крики шлюхи мало кого волнуют. Если ваши монахи появятся здесь, тогда… - он вынул из-за пояса один пистолет, потом другой, положил их перед собой на балюстраду. – Я демон, и служителя Церкви мне шлепнуть – как муху прибить. Если вам захочется еще покричать, можно перенести разговор в Багерлее. Уж там-то наоретесь вдоволь. Матушка Придда, когда ее пытали, визжала, как свинья. Сам я не видел, врать не стану – но мне рассказывали. Начальники в Багерлее менялись, а палачи оставались те же. Толковые господа, дело свое знают и помалкивают, зачем их менять?
- Неужели сын Эгмонта Окделла не постыдится быть палачом? – иконописную красоту несколько портили изогнувшиеся червячками губки да расцветающий на щеке кровоподтек.
- Я не знаю Эгмонта Окделла. Не успел узнать толком - ваши друзья втянули его в мятеж, а ваш любовник убил, когда я был еще несмышленышем. Возможно, он был хорошим человеком – но это ему не помогло. Возможно, он был мерзавцем – но тогда у вас не должно остаться никаких сомнений, что я поступлю с вами мерзко.
- Вы его достойный сын, - голос Катарины снова обрел твердость. Проклятье. Она поняла: чем дольше Дик болтает, тем меньше он способен на действие.
- Я, по крайней мере, знаю, чей я сын. А чей сын обретается у вас... я бы сказал "под сердцем", кабы не сомневался в том, что оно у вас есть. Шлюхи не должны забываться. На колени, дрянь.
Шаг вперед, тяжелый золотой узел удобно ложится в руку, рывок, жемчужные шпильки со звоном сыплются на пол, серое платье почти одного цвета с камнем, на который падают складки…
«Я действительно не человек. Я был им когда-то, но меня убили – равнодушием, предательством и бесконечной ложью. И в те вороха лжи, под которыми задохнулся человек вы, сударыня, собственными белыми ручками добавили несколько квесистых охапок. Не взыщите».
- Ну же, Дикон, - Альдо решил, что у нас тут игра в «доброго дознавателя и злого дознавателя» и что ему досталась роль доброго. – Я понимаю твои чувства, но ты хватил через край. Подлинный эорий даже со шлюхой обращается как с королевой, - он протянул Катарине руки, но та отшатнулась.
- Подлинный эорий обращается как хочет и с кем хочет, и это никак не повредит его подлинности! – Дик почти пропел это. – В этом-то вся и прелесть, Альдо. Все решает кровь, не ты ли говорил это? Кровь, Альдо, - Дик вернул один из пистолетов за пояс, а другой словно бы забыл, и теперь жестикулировал им, правда, держа палец подальше от спускового крючка. – Все решает кровь. Хочешь знать, почему реликвии Раканов не сработали в твоих руках? Потому что ты не Ракан, и ни единого дня им не был. Вот, почему Алва не побоялся оставить тебе подлинный меч – в твоих руках это не более, чем дурно отбалансированная старая железка.
и продолжениеВзгляд Альдо на какой-то миг полыхнул гневом, но от резких движений его предостерег пистолет в руке Дика. Нет, Дик не угрожал - он как будто вообще забыл о морисской игрушке, но пистолет в руке того, кого ты хотел бы ударить, размозжить, убить – действует весьма отрезвляюще.
Альдо отрезвел, отвернулся, и какое-то время, видимо, складывал два и два. Видимо, сложил, потому что когда он снова повернулся к Дику, глаза его опять горели.
- Это уже не имеет значения, - сказал он. – Мы слишком далеко зашли.
- Да, - согласился Дик. – Но ты сам говорил – все решает кровь.
- И я не отказываюсь от своих слов. В видении, которое показали мне гоганы, и которое я понял неправильно, сражались Алва и Придд. Моя кровь открыла ару – значит, я либо Алва, либо Придд по крови. Будь прокляты все высокородные шлюхи, - Альдо покосился на Катарину.
- И низкородные заодно, - криво усмехнулся Дик. – Сударыня сохранит нашу маленькую тайну, а мы сохраним секрет ее рождения. Если она будет хорошо себя вести и заслужит жизнь, конечно. Ты все равно эорий, подлинному Ракану все равно не видать трона, так что нужно попросту продолжать действовать, но уже не полагаясь на помощь свыше.
- Но действовать нужно с открытыми глазами, - Альдо повернулся к Катарине. – Так что наш разговор продолжается, сударыня. Алва я или Придд, а мне нужны слова Силы.
Катари поднялась, не приняв руки.
— Сила — это проклятие… — словно оправдываясь, произнесла она. — От нее не зря отказались не только Раканы, но и Придды, и даже Алва… Забудьте о Слове, о Короне, о Мече! Они не ваши, они не станут вашими никогда!
- Они уже наши, - сказал Дик. – Алва много пил и много болтал. Что-то вспомню я, что-то Робер. Вы можете помочь только одним: если вы скажете правду, нам не придется пытать Ворона.
- Вам его не сломать.
Дик фыркнул.
- На что спорим?
— Существует предел всему, его не переступить. — Взгляд Катари был устремлен куда-то ввысь. — Мы — это только мы… Альдо Ракан, вы принесли Талигу зло, но я не хочу стать причиной еще и вашей смерти. И других смертей… Если вы соберете все, что нужно, если даже узнаете Слово, вы не удержите древних тварей… Они пожрут и вас, и Олларию. Их никто не остановит, у нас нет Эридани Самопожертвователя. Никто не приручит нохского ворона, никто не оседлает Моро, никто не подчинит Силу… Никто.
— Как знать, сударыня, — засмеялся сюзерен. — В одном вы уже ошиблись. Моро с осени возит вашего кузена.
— Нет, — почти улыбнулась Катари. — Рокэ велел им остаться вместе, и они подчинились… Оба. Ему подчиняются все: люди, кони, даже сны… Ему — не вам.
— Окделл! — Альдо яро сверкнул глазами. — Велите Мевену доставить мне эту клячу. Сюда. Немедленно!
- Зачем? Она же дразнит тебя, идиот. Она хочет, чтобы ты убился об эту бешеную конягу, а она после этого пойдет туда, где сидит Ворон, и возложит на его голову корону. Которая по праву крови принадлежит ему.
- Этого не может быть, - Альдо задохнулся. – Ты не в своем уме, Дик!
- Конечно, не в своем. Своего ума у меня было так мало, что мне его и не жаль. Я был глупым щенком, и хотел лишь одного: чтоб меня любили. Этим пользовались все, кому не лень – Штанцлер, ты, вот эта потаскуха… Но после гибели Надора я думал, Альдо, я много думал и до многого додумался. Так что теперь я не в своем уме. Я не просто сошел с него – я сбежал, как из горящего города. Я понял, кто хозяин этой короны и этого меча. Кому я на самом деле принес клятву там, на холме у леса Святой Мартины. Кто виноват в гибели Надора. И я сделаю все, чтобы этот человек корону не получил.
- В гибели Надора виноваты вы сами, - холодно сказала Катарина. – Не нужно было предавать своего сюзерена.
У Дика потемнело в глазах. Мир опять разрывался на куски, и удержать его можно было только за густые пряди золотых волос.
- Кто заламывал ручки в монастырском садике? – прохрипел он в искаженное лицо женщины. – Кто рыдал, изображая Беатрису Борраска? Чье кольцо мне всучил твой папаша, белобрысая ты вошь? Кто толкал меня на предательство и втихомолку презирал за это?! Я буду свежевать Алву заживо, а ты будешь смотреть, дрянь! Вы оба мне ответите за Айрис, за Наля, за мать, за Дейдри с Эдит, за всех!
По мраморной щеке Катарины ползла слеза. Дик снял ее дулом пистолета и поднес оружие к самым глазам Катари.
- Дикон, оставь ее! Я приказываю! – крикнул где-то совсем близко, но за гранью, невезучий и, как ни крути, глупый узурпатор.
Приказываешь? Ты так ничего и не понял.
- Надоел, - Дик выстрелил, не глядя, на голос. Катарина вздрогнула, что-то большое и тяжелое глухо обрушилось на камни пола.
- Вот и все, - Дик отпустил Катарину и ткнул бесполезный пистолет за пояс. – Головоломка сошлась, и он нам больше не нужен. Должно быть четыре реликвии. Вернее, четыре и одна, объединяющая и подчиняющая. Волны – жезл, Альдо его чувствовал, а он, скорее всего, Придд, уж больно у него паскудные голубые глазки… были. Корона все объединяет, в ней заключена сила, но без Скал и Молний она спит. Ветер – или меч, или кинжал, с которым носился Валентин. Молнии и Скалы… Где они? В Гальтаре? Ты думаешь, Молнии – это щит? Нет, по всей логике щит - это скалы. Тогда Молнии, наверное, копье? Или наконечник копья, ведь древко не могло не сгнить за столько-то лет...
Он остановился, увидев двух остолбеневших монахов.
- Ну, чего стоим, кого ждем? – Дик достал из-за пояса второй пистолет, заряженный. – Приберите эту падаль, что ли. Госпожа Оллар, прошу меня извинить за недостойный спектакль. Мне нужно было подтверждение тому, что он все-таки не Ракан, и я его получил. Не беспокойтесь, я не стану ни пытать вас с Алвой, ни притязать на вашу руку и сердце. Вы мне противны, причем гораздо сильней, чем я вам. А теперь пойдем, навестим нашего узника, как того требует эсператистский долг.
- Я никуда не пойду с вами. Брат Пьетро…
- …Останется здесь и вызовет Первого Маршала ныне покойного короля Робера Эпине. Мы будем ждать его в покоях герцога Алвы. И если вы откажетесь идти, я поволоку вас за волосы, а этого брата, который смотрит на меня волком, попросту пристрелю. Вам хочется стать причиной смерти служителя Божия? Нет? Вот и славно. Вперед.
Обернувшись на выходе из галереи, Дик напомнил бледному брату Пьетро:
- Я хочу видеть Робера Эпине, как можно скорее. Мы будем в келье герцога Алвы. Ведите, сударыня.
- Мне нужно отдышаться.
- Отдышитесь в камере… то есть, простите, в келье Алвы. Сможете даже прилечь. И даже родить, если надумали рожать прямо сейчас. Не надумали еще? Тогда вперед.
- Чего вы хотите? – Катарина так и не потеряла самообладания. Железная кобыла, даром что на вид жеребенок.
- Я хочу, чтобы все это кончилось. Хоть как-нибудь.
- «Все это»? – не понимая, переспросила она.
Свод нефа накрыл их, как крыша склепа.
- Все это, - Дик сделал свободной рукой широкий жест, объемлющий и землю, и небеса. – Вся эта дурная комедия под названием «мир». Говорите, у нас больше нет Эридани Самопожертвователя? Отлично. Прекрасно. Он нам и не нужен.
На лестнице, ведущей к кельям, было темно, но Дик прихватил свечку с алтаря.
- Если вам так надоел этот мир – почему бы просто не покончить с собой? Не хватает духу?
Дик не обиделся. Наоборот, ему было на удивление весело. В положении живого мертвеца есть свои преимущества. Если Алва так чувствовал себя все время, то…
- Всему свой срок, сударыня, всему свой срок. Сначала я хочу поговорить с Алвой.
- Он не станет с вами говорить.
- Но ему в любом случае придется меня выслушать.
- Конечно. У вас же пистолет.
- Именно. Это один из его уроков – неважно, кто хороший, а кто плохой. Важно, у кого пистолет… - Дик поднялся на верхнюю площадку и осекся, зато Катарина расхохоталась.
Дверь в келью была взломана. Юноша толкнул ее ногой, уже не рассчитывая найти за ней Алву. Половина плана пошла кувырком, но еще не весь план. Робер, услышав, что Дик взял Катарину в заложницы и уединился с ней в келье, примчится, как ошпаренный. Конечно, трое – лучше, чем двое, но и двое – тоже неплохо. Ракан может заменить одного, но не двоих.
- Садитесь, сударыня, - Дик подтолкнул Катарину в сторону кушетки. – Или ложитесь, как вам будет угодно.
Она опустилась на кушетку. Дик устроился в кресле напротив, придвинул к себе столик и, положив на него заряженный пистолет, вынул из кармана несколько заранее приготовленных патронов и принялся заряжать второй.
- Вы пришли на встречу со своим… анаксом… во всеоружии, - Катарина не попыталсь ни завладеть пистолетом, ни бежать. Кажется, она больше не играла – силы и вправду оставили ее. - Вы намеревались убить его с самого начала.
- Не его, - поправил Дик. – А то, что он мог бы вызвать. Хотя… да, и его тоже. Он использовал меня, и в какой-то момент я решил этого больше не прощать.
- Значит, вы и меня убьете?
- Если потребуется. Так что вы уж постарайтесь сделать так, чтобы не потребовалось.
- У вас дрожат руки.
- Еще бы они не дрожали. Нужно быть Алвой, чтобы убивать направо и налево, и чтобы руки не дрожали при этом. Но я справлюсь. Потому что мне совершенно, совершенно нечего терять.
Он закончил зарядку пистолета и сунул его за пояс. Внезапно навалилась какая-то тяжесть, начала пригибать, давя на затылок, к полу, пришлось упереться локтями в колени. Вдох, выдох разогнуться, выпрямиться.
- Видите, я справился. Скажите, Катари, когда вы не ломаете комедию или трагедию, когда вы наедине с собой – вы верите в Создателя?
- Да, - Катари сглотнула. – Верю. Не подадите ли вы мне вон тот кувшин?
- А вы меня им по башке? Не подам. Потерпите немного, Робер скоро будет здесь, и тогда вам принесут все кувшины мира. Молитесь, Катари. Кроме Создателя, нам никто не поможет.
- Нам? – тонкие брови поднялись над переносицей «домиком». Когда-то, совсем недавно, Ричард умер бы и убил за эти брови.
- Нам. Всем, я имею в виду. Всем людям этого мира. Всем несчастным крысам на тонущем корабле, построенном демонами.
- Я не понимаю вас.
- Ну и славно. Ваше понимание мне все равно не нужно. Уже месяц как.
У Катари не было ни шали, не четок, но она отыскала себе предмет для рукоблудия: кисточку на диванной подушке.
- Я ошибалась в вас. Вы переживаете смерть родных, вы все-таки человек, а не…
- Заткнитесь! – Дик сжал кулаки, чтобы не схватиться за пистолет раньше времени. - Заткнитесь, или вас заткнет пуля. Не смейте даже пробовать на мне свое золотушное обаяние. Я получил от вас свою порцию лжи и совершил из-за нее свою порцию подлостей, успокойтесь хотя бы на этом.
- Но не все свои подлости вы совершили из-за меня, - женщина холодно улыбнулась.
- Не все. Однако для себя – только одну, последнюю.
- Вы имеете в виду убийство собственного сюзерена?
- Нет, тут все чисто. Он был мерзавцем, к сожалению. Жаль, что он не Ракан, тогда бы все сошлось. Но и так неплохо.
- А то, что вы живете в чужом доме, вы подлостью не считаете?
- Вы забыли, что у меня на это есть разрешение хозяина.
- Когда он успел его дать?
- В день, когда мы впервые встретились, сударыня, в ваш день рождения, на который вы получили алую ройю. Освежим вашу память: Именно Алва сказал тогда, что если кого-то ограбили – значит, он глуп, труслив или ленив. Я был глупым мальчиком, но память у меня хорошая. И время показало, что я не труслив и не ленив.
- Вас вышвырнут из его дворца, как только по городу разнесется весть о смерти Альдо.
- Я не очень огорчусь, потому что буду или очень занят, или очень мертв. Да кстати, и у горожан может найтись занятие поинтереснее, чем грабить разграбленный мной дворец Алва. Как вы сами сказали – Эридани самопожертвователя в окрестностях не наблюдается.
- Вы играете с силами, о которых не знаете ничего, глупый мальчик! Оставьте эти игры, или…
- Или что? Вы захлопаете на меня мокрыми ресницами? Давайте-ка посмотрим, насколько я ничего не знаю. Итак, есть четыре прямых потомка четырех богов, а вернее демонов, потому что такой паскудный мир могли создать только демоны. На каждом Изломе вычищать всех мужчин, оставляя только одного – экая мерзость. Если один из потомков не соблюдет кровную клятву, на его землю обрушится кара богов. Сам он останется жить и оплакивать всех, кто ему дорог, даже если он не знал точно, кому и в чем клянется. А поскольку прапра и так далее прабабушки всех четырех богов, раздвигали ноги налево и направо, точь-в-точь как вы, сударыня, - мы сейчас не можем с точностью сказать, кто у нас, например истинный Придд. Так что на всякий случай я застрелил Альдо. Для верности надо бы и Валентина, жаль, я не догадался тогда, в дворцовом парке. Но зато Окделлы остались тверды и незыблемы в своей добродетели, да в Эпине можно быть уверенным. И совершенно случайно выяснилось, кто подлинный Ракан. Вот, что я хотел у него спросить: он знал об этом, когда шутил в суде насчет белых штанов Альдо, или нет? Он знал, что Альдо не Ракан, но знал ли, кто он сам?
- Вам не в чем его винить. Если бы вы его оправдали, если бы проявили хоть немного благодарности – ваши родные остались бы живы.
- Благодарности? За что? За то, что он вернул мне какие-то крохи из того, что принадлежало мне по праву рождения? Или спас жизнь, которая мне самому трижды не нужна? В любом случае, когда он меня оттолкнул, вся благодарность кончилась, а оттолкнул он меня вашими стараниями, но не в этом дело. И в нем, и во мне течет кровь демонов, и пока она течет, миру не быть свободным.
Он достал фамильный нож, обнажил руку, сделал разрез.
- Клянусь своей кровью и прочее бла-бла-бла, что никогда не подниму руку на своего друга Робера Эпине.
На лестнице послышались шаги.
- Робер, - прошептала Катари. До нее дошло. - Ро...!
Крик оборвался выстрелом. Дверь распахнулась, на пороге показался Эпине.
- Кто стрелял? Катари, что…?! Дик?!!
- Стрелял я, - Дик поднял второй пистолет. – Прости, Робер.
Первый Маршал Великой Талигойи не успел ни удивиться, ни, как надеялся Дик, почувствовать боль. Юноша перешагнул через его тело, отбросил пистолет и вынул шпагу. Кинжал, все еще запятнанный собственной кровью, взял в левую.
Резкое дуновение сквозняка погасило свечу за его спиной, но он ни разу не оступился, шагая на свет, идущий из храма.
Земля дрогнула.
- Сюда, зверушка! - крикнул Дик, и засмеялся безумным смехом человека, которому нечего, совершенно нечего терять. – Сюда, я жду! И я больше не боюсь!
— Молния, — Катарина не отрывала завороженного взгляда от короны, — эшафот и тронный зал… Молния…
— Откуда?! Откуда ты это знаешь? — Слова сами вылетели изо рта. — Это Ворон тебе пел?
— Герцог Окделл, вы забываетесь! — Глядящая на Дикона ледяная статуэтка не казалась ни растерянной, ни испуганной. Такой Дикон видел Катари только раз, когда едва не рассказал о ее беде сюзерену, но сейчас молчать было нельзя. Слишком многое зависело от древней песни.
— Мой государь, — Скалы тоже могут быть холодны, — госпожа Оллар знает Слово Молний.
— Я это уже понял. — Лицо Альдо стало вдохновенным. — Сударыня, дальше!
— Я не помню, — солгала статуя, и Дикон понял, что ошибался. То есть, он уже давно понял, что ошибался, причем ошибался с самого начала, но только сейчас до него дошло, на чей именно счет и насколько.
— Альдо, — выдохнул он, — позволь мне поговорить с… госпожой Оллар наедине.
Сюзерен внимательно посмотрел на замершую женщину и кивнул, но Катарина шагнула вперед.
— Я ничего не знаю. — Кричит она или шепчет? — Ничего!.. Это сказки… Злые древние сказки! В них нет ничего, кроме зла и пустоты… Пока не поздно, забудьте!
Ричард выждал миг, собираясь с духом, а потом сильно, с оттяжкой, ударил женщину по лицу раскрытой ладонью.
Удар бросил ее на пол. Дик помахал в воздухе отбитой рукой.
читать дальше- Алва научил, - сказал он, с улыбкой обращаясь к обоим сразу. – Нет лучше средства от женских истерик, чем хорошая оплеуха. Особенно от мнимых. Вот теперь госпожа Оллар спокойна, уравновешена и готова медленно, обстоятельно рассказать нам то, что собиралась. Или не собиралась? Ведь я прав, сударыня, не собирались? Вы подбросили нам хлебную корочку, чтобы мы вцепились в нее и начали выпрашивать следующую. Выпрашивать – потому что потребовать у нас не хватит пороху. Глупенький Дикон Окделл влюблен в свою королеву, и никогда не позволит вздернуть ее на дыбу. Сударыня, вы ошиблись, как никогда в жизни не ошибались. Глупенький Дикон Окделл умер в Надоре вместе со всей своей родней. Вам придется иметь дело с совершенно сумасшедшим Ричардом Окделлом, который не только даст вас вздернуть вас на дыбу, но и с удовольствием полюбуется на ваши... яблоки. А может быть, и на то, чем Алва набил вам брюхо.
- Вы… - Катарина шумно сглотнула и поднялась. У этой дряни все-таки был хребет. – Вы не мужчина.
Дик прищелкнул языком.
- Добавьте «вы вообще не человек». Я же видел этот ваш спектакль. И даже по неопытности своей был потрясен. Но второй раз драматический номер не сработает. Вы правы, я не мужчина, я вообще не человек – я потомок демона, и уж в чем-чем, а в этом теперь уверен твердо. И если вы хоть все еще не верите, что я способен вспороть вам брюхо, достать оттуда очередного ублюдка, зажарить его и съесть на ваших глазах – поверьте в это поскорее. Потому что я – потомок демона, а вы – жалкая простолюдинка, порожденная забывшей себя эорией то ли от конюха, то ли от повара, вам видней. Вы пролезли в королевы и плясали под дудку Штанцлера, чтобы он вас не выдал, а когда Штанцлер сбежал, начали собственный танец, но яблочко от яблони недалеко падает, ваша мать была шлюхой, и это свойство вы унаследовали от нее.
- Это правда, Дикон? – Альдо, кажется, только сейчас обрел дар речи.
- Правдее не бывает, прикажи взять Штанцлера и зажать ему ноги в тиски. Про шлюху тоже – как ее валял Алва, я видел своими глазами. Да и она мне кое-что порассказала.
- Вы не посмеете, - нет, опоздала, опоздала родиться эта женщина, во времена Дидериха да на сцене цены бы ей не было…
- Дура, я же сказал: это не работает! – рявкнул на нее Дик, и снова повернулся к Альдо. – Представь себе, Алва драл ее прямо на своем письменном столе, на глазах у Штанцлера. И знаешь, за что она ему отдалась? Ты со смеху помрешь: за партию сапог для армии. Неудивительно, что Вторая Резервная отдалась нам со всеми лошадьми и их навозом: в этой стране даже королевы вынуждены продаваться за солдатские сапоги.
Альдо вздохнул, засмеялся и расслабился. Как и всякому картонному рыцарю, ему было неловко унижать королеву. Когда королева на его глазах превратилась в шлюху, он почувствовал себя вольней.
— Итак, сударыня, - он подчеркнул интонацией последнее слово, намекая на то, что обращение очень легко может стать другим, - вы знаете многое, вы проговорились… И про брата, и про Слово, и про то, что в юности занимались магией. Нам нужны ваши знания, госпожа Оллар.
Она отступила еще на шаг и прижалась к колонне, сбив вуаль. Солнечные завитки окружили бескровное лицо, превращая его в икону.
— Оставьте меня, или я закричу!
— Кричите, - пожал плечами Дик. – Крики шлюхи мало кого волнуют. Если ваши монахи появятся здесь, тогда… - он вынул из-за пояса один пистолет, потом другой, положил их перед собой на балюстраду. – Я демон, и служителя Церкви мне шлепнуть – как муху прибить. Если вам захочется еще покричать, можно перенести разговор в Багерлее. Уж там-то наоретесь вдоволь. Матушка Придда, когда ее пытали, визжала, как свинья. Сам я не видел, врать не стану – но мне рассказывали. Начальники в Багерлее менялись, а палачи оставались те же. Толковые господа, дело свое знают и помалкивают, зачем их менять?
- Неужели сын Эгмонта Окделла не постыдится быть палачом? – иконописную красоту несколько портили изогнувшиеся червячками губки да расцветающий на щеке кровоподтек.
- Я не знаю Эгмонта Окделла. Не успел узнать толком - ваши друзья втянули его в мятеж, а ваш любовник убил, когда я был еще несмышленышем. Возможно, он был хорошим человеком – но это ему не помогло. Возможно, он был мерзавцем – но тогда у вас не должно остаться никаких сомнений, что я поступлю с вами мерзко.
- Вы его достойный сын, - голос Катарины снова обрел твердость. Проклятье. Она поняла: чем дольше Дик болтает, тем меньше он способен на действие.
- Я, по крайней мере, знаю, чей я сын. А чей сын обретается у вас... я бы сказал "под сердцем", кабы не сомневался в том, что оно у вас есть. Шлюхи не должны забываться. На колени, дрянь.
Шаг вперед, тяжелый золотой узел удобно ложится в руку, рывок, жемчужные шпильки со звоном сыплются на пол, серое платье почти одного цвета с камнем, на который падают складки…
«Я действительно не человек. Я был им когда-то, но меня убили – равнодушием, предательством и бесконечной ложью. И в те вороха лжи, под которыми задохнулся человек вы, сударыня, собственными белыми ручками добавили несколько квесистых охапок. Не взыщите».
- Ну же, Дикон, - Альдо решил, что у нас тут игра в «доброго дознавателя и злого дознавателя» и что ему досталась роль доброго. – Я понимаю твои чувства, но ты хватил через край. Подлинный эорий даже со шлюхой обращается как с королевой, - он протянул Катарине руки, но та отшатнулась.
- Подлинный эорий обращается как хочет и с кем хочет, и это никак не повредит его подлинности! – Дик почти пропел это. – В этом-то вся и прелесть, Альдо. Все решает кровь, не ты ли говорил это? Кровь, Альдо, - Дик вернул один из пистолетов за пояс, а другой словно бы забыл, и теперь жестикулировал им, правда, держа палец подальше от спускового крючка. – Все решает кровь. Хочешь знать, почему реликвии Раканов не сработали в твоих руках? Потому что ты не Ракан, и ни единого дня им не был. Вот, почему Алва не побоялся оставить тебе подлинный меч – в твоих руках это не более, чем дурно отбалансированная старая железка.
и продолжениеВзгляд Альдо на какой-то миг полыхнул гневом, но от резких движений его предостерег пистолет в руке Дика. Нет, Дик не угрожал - он как будто вообще забыл о морисской игрушке, но пистолет в руке того, кого ты хотел бы ударить, размозжить, убить – действует весьма отрезвляюще.
Альдо отрезвел, отвернулся, и какое-то время, видимо, складывал два и два. Видимо, сложил, потому что когда он снова повернулся к Дику, глаза его опять горели.
- Это уже не имеет значения, - сказал он. – Мы слишком далеко зашли.
- Да, - согласился Дик. – Но ты сам говорил – все решает кровь.
- И я не отказываюсь от своих слов. В видении, которое показали мне гоганы, и которое я понял неправильно, сражались Алва и Придд. Моя кровь открыла ару – значит, я либо Алва, либо Придд по крови. Будь прокляты все высокородные шлюхи, - Альдо покосился на Катарину.
- И низкородные заодно, - криво усмехнулся Дик. – Сударыня сохранит нашу маленькую тайну, а мы сохраним секрет ее рождения. Если она будет хорошо себя вести и заслужит жизнь, конечно. Ты все равно эорий, подлинному Ракану все равно не видать трона, так что нужно попросту продолжать действовать, но уже не полагаясь на помощь свыше.
- Но действовать нужно с открытыми глазами, - Альдо повернулся к Катарине. – Так что наш разговор продолжается, сударыня. Алва я или Придд, а мне нужны слова Силы.
Катари поднялась, не приняв руки.
— Сила — это проклятие… — словно оправдываясь, произнесла она. — От нее не зря отказались не только Раканы, но и Придды, и даже Алва… Забудьте о Слове, о Короне, о Мече! Они не ваши, они не станут вашими никогда!
- Они уже наши, - сказал Дик. – Алва много пил и много болтал. Что-то вспомню я, что-то Робер. Вы можете помочь только одним: если вы скажете правду, нам не придется пытать Ворона.
- Вам его не сломать.
Дик фыркнул.
- На что спорим?
— Существует предел всему, его не переступить. — Взгляд Катари был устремлен куда-то ввысь. — Мы — это только мы… Альдо Ракан, вы принесли Талигу зло, но я не хочу стать причиной еще и вашей смерти. И других смертей… Если вы соберете все, что нужно, если даже узнаете Слово, вы не удержите древних тварей… Они пожрут и вас, и Олларию. Их никто не остановит, у нас нет Эридани Самопожертвователя. Никто не приручит нохского ворона, никто не оседлает Моро, никто не подчинит Силу… Никто.
— Как знать, сударыня, — засмеялся сюзерен. — В одном вы уже ошиблись. Моро с осени возит вашего кузена.
— Нет, — почти улыбнулась Катари. — Рокэ велел им остаться вместе, и они подчинились… Оба. Ему подчиняются все: люди, кони, даже сны… Ему — не вам.
— Окделл! — Альдо яро сверкнул глазами. — Велите Мевену доставить мне эту клячу. Сюда. Немедленно!
- Зачем? Она же дразнит тебя, идиот. Она хочет, чтобы ты убился об эту бешеную конягу, а она после этого пойдет туда, где сидит Ворон, и возложит на его голову корону. Которая по праву крови принадлежит ему.
- Этого не может быть, - Альдо задохнулся. – Ты не в своем уме, Дик!
- Конечно, не в своем. Своего ума у меня было так мало, что мне его и не жаль. Я был глупым щенком, и хотел лишь одного: чтоб меня любили. Этим пользовались все, кому не лень – Штанцлер, ты, вот эта потаскуха… Но после гибели Надора я думал, Альдо, я много думал и до многого додумался. Так что теперь я не в своем уме. Я не просто сошел с него – я сбежал, как из горящего города. Я понял, кто хозяин этой короны и этого меча. Кому я на самом деле принес клятву там, на холме у леса Святой Мартины. Кто виноват в гибели Надора. И я сделаю все, чтобы этот человек корону не получил.
- В гибели Надора виноваты вы сами, - холодно сказала Катарина. – Не нужно было предавать своего сюзерена.
У Дика потемнело в глазах. Мир опять разрывался на куски, и удержать его можно было только за густые пряди золотых волос.
- Кто заламывал ручки в монастырском садике? – прохрипел он в искаженное лицо женщины. – Кто рыдал, изображая Беатрису Борраска? Чье кольцо мне всучил твой папаша, белобрысая ты вошь? Кто толкал меня на предательство и втихомолку презирал за это?! Я буду свежевать Алву заживо, а ты будешь смотреть, дрянь! Вы оба мне ответите за Айрис, за Наля, за мать, за Дейдри с Эдит, за всех!
По мраморной щеке Катарины ползла слеза. Дик снял ее дулом пистолета и поднес оружие к самым глазам Катари.
- Дикон, оставь ее! Я приказываю! – крикнул где-то совсем близко, но за гранью, невезучий и, как ни крути, глупый узурпатор.
Приказываешь? Ты так ничего и не понял.
- Надоел, - Дик выстрелил, не глядя, на голос. Катарина вздрогнула, что-то большое и тяжелое глухо обрушилось на камни пола.
- Вот и все, - Дик отпустил Катарину и ткнул бесполезный пистолет за пояс. – Головоломка сошлась, и он нам больше не нужен. Должно быть четыре реликвии. Вернее, четыре и одна, объединяющая и подчиняющая. Волны – жезл, Альдо его чувствовал, а он, скорее всего, Придд, уж больно у него паскудные голубые глазки… были. Корона все объединяет, в ней заключена сила, но без Скал и Молний она спит. Ветер – или меч, или кинжал, с которым носился Валентин. Молнии и Скалы… Где они? В Гальтаре? Ты думаешь, Молнии – это щит? Нет, по всей логике щит - это скалы. Тогда Молнии, наверное, копье? Или наконечник копья, ведь древко не могло не сгнить за столько-то лет...
Он остановился, увидев двух остолбеневших монахов.
- Ну, чего стоим, кого ждем? – Дик достал из-за пояса второй пистолет, заряженный. – Приберите эту падаль, что ли. Госпожа Оллар, прошу меня извинить за недостойный спектакль. Мне нужно было подтверждение тому, что он все-таки не Ракан, и я его получил. Не беспокойтесь, я не стану ни пытать вас с Алвой, ни притязать на вашу руку и сердце. Вы мне противны, причем гораздо сильней, чем я вам. А теперь пойдем, навестим нашего узника, как того требует эсператистский долг.
- Я никуда не пойду с вами. Брат Пьетро…
- …Останется здесь и вызовет Первого Маршала ныне покойного короля Робера Эпине. Мы будем ждать его в покоях герцога Алвы. И если вы откажетесь идти, я поволоку вас за волосы, а этого брата, который смотрит на меня волком, попросту пристрелю. Вам хочется стать причиной смерти служителя Божия? Нет? Вот и славно. Вперед.
Обернувшись на выходе из галереи, Дик напомнил бледному брату Пьетро:
- Я хочу видеть Робера Эпине, как можно скорее. Мы будем в келье герцога Алвы. Ведите, сударыня.
- Мне нужно отдышаться.
- Отдышитесь в камере… то есть, простите, в келье Алвы. Сможете даже прилечь. И даже родить, если надумали рожать прямо сейчас. Не надумали еще? Тогда вперед.
- Чего вы хотите? – Катарина так и не потеряла самообладания. Железная кобыла, даром что на вид жеребенок.
- Я хочу, чтобы все это кончилось. Хоть как-нибудь.
- «Все это»? – не понимая, переспросила она.
Свод нефа накрыл их, как крыша склепа.
- Все это, - Дик сделал свободной рукой широкий жест, объемлющий и землю, и небеса. – Вся эта дурная комедия под названием «мир». Говорите, у нас больше нет Эридани Самопожертвователя? Отлично. Прекрасно. Он нам и не нужен.
На лестнице, ведущей к кельям, было темно, но Дик прихватил свечку с алтаря.
- Если вам так надоел этот мир – почему бы просто не покончить с собой? Не хватает духу?
Дик не обиделся. Наоборот, ему было на удивление весело. В положении живого мертвеца есть свои преимущества. Если Алва так чувствовал себя все время, то…
- Всему свой срок, сударыня, всему свой срок. Сначала я хочу поговорить с Алвой.
- Он не станет с вами говорить.
- Но ему в любом случае придется меня выслушать.
- Конечно. У вас же пистолет.
- Именно. Это один из его уроков – неважно, кто хороший, а кто плохой. Важно, у кого пистолет… - Дик поднялся на верхнюю площадку и осекся, зато Катарина расхохоталась.
Дверь в келью была взломана. Юноша толкнул ее ногой, уже не рассчитывая найти за ней Алву. Половина плана пошла кувырком, но еще не весь план. Робер, услышав, что Дик взял Катарину в заложницы и уединился с ней в келье, примчится, как ошпаренный. Конечно, трое – лучше, чем двое, но и двое – тоже неплохо. Ракан может заменить одного, но не двоих.
- Садитесь, сударыня, - Дик подтолкнул Катарину в сторону кушетки. – Или ложитесь, как вам будет угодно.
Она опустилась на кушетку. Дик устроился в кресле напротив, придвинул к себе столик и, положив на него заряженный пистолет, вынул из кармана несколько заранее приготовленных патронов и принялся заряжать второй.
- Вы пришли на встречу со своим… анаксом… во всеоружии, - Катарина не попыталсь ни завладеть пистолетом, ни бежать. Кажется, она больше не играла – силы и вправду оставили ее. - Вы намеревались убить его с самого начала.
- Не его, - поправил Дик. – А то, что он мог бы вызвать. Хотя… да, и его тоже. Он использовал меня, и в какой-то момент я решил этого больше не прощать.
- Значит, вы и меня убьете?
- Если потребуется. Так что вы уж постарайтесь сделать так, чтобы не потребовалось.
- У вас дрожат руки.
- Еще бы они не дрожали. Нужно быть Алвой, чтобы убивать направо и налево, и чтобы руки не дрожали при этом. Но я справлюсь. Потому что мне совершенно, совершенно нечего терять.
Он закончил зарядку пистолета и сунул его за пояс. Внезапно навалилась какая-то тяжесть, начала пригибать, давя на затылок, к полу, пришлось упереться локтями в колени. Вдох, выдох разогнуться, выпрямиться.
- Видите, я справился. Скажите, Катари, когда вы не ломаете комедию или трагедию, когда вы наедине с собой – вы верите в Создателя?
- Да, - Катари сглотнула. – Верю. Не подадите ли вы мне вон тот кувшин?
- А вы меня им по башке? Не подам. Потерпите немного, Робер скоро будет здесь, и тогда вам принесут все кувшины мира. Молитесь, Катари. Кроме Создателя, нам никто не поможет.
- Нам? – тонкие брови поднялись над переносицей «домиком». Когда-то, совсем недавно, Ричард умер бы и убил за эти брови.
- Нам. Всем, я имею в виду. Всем людям этого мира. Всем несчастным крысам на тонущем корабле, построенном демонами.
- Я не понимаю вас.
- Ну и славно. Ваше понимание мне все равно не нужно. Уже месяц как.
У Катари не было ни шали, не четок, но она отыскала себе предмет для рукоблудия: кисточку на диванной подушке.
- Я ошибалась в вас. Вы переживаете смерть родных, вы все-таки человек, а не…
- Заткнитесь! – Дик сжал кулаки, чтобы не схватиться за пистолет раньше времени. - Заткнитесь, или вас заткнет пуля. Не смейте даже пробовать на мне свое золотушное обаяние. Я получил от вас свою порцию лжи и совершил из-за нее свою порцию подлостей, успокойтесь хотя бы на этом.
- Но не все свои подлости вы совершили из-за меня, - женщина холодно улыбнулась.
- Не все. Однако для себя – только одну, последнюю.
- Вы имеете в виду убийство собственного сюзерена?
- Нет, тут все чисто. Он был мерзавцем, к сожалению. Жаль, что он не Ракан, тогда бы все сошлось. Но и так неплохо.
- А то, что вы живете в чужом доме, вы подлостью не считаете?
- Вы забыли, что у меня на это есть разрешение хозяина.
- Когда он успел его дать?
- В день, когда мы впервые встретились, сударыня, в ваш день рождения, на который вы получили алую ройю. Освежим вашу память: Именно Алва сказал тогда, что если кого-то ограбили – значит, он глуп, труслив или ленив. Я был глупым мальчиком, но память у меня хорошая. И время показало, что я не труслив и не ленив.
- Вас вышвырнут из его дворца, как только по городу разнесется весть о смерти Альдо.
- Я не очень огорчусь, потому что буду или очень занят, или очень мертв. Да кстати, и у горожан может найтись занятие поинтереснее, чем грабить разграбленный мной дворец Алва. Как вы сами сказали – Эридани самопожертвователя в окрестностях не наблюдается.
- Вы играете с силами, о которых не знаете ничего, глупый мальчик! Оставьте эти игры, или…
- Или что? Вы захлопаете на меня мокрыми ресницами? Давайте-ка посмотрим, насколько я ничего не знаю. Итак, есть четыре прямых потомка четырех богов, а вернее демонов, потому что такой паскудный мир могли создать только демоны. На каждом Изломе вычищать всех мужчин, оставляя только одного – экая мерзость. Если один из потомков не соблюдет кровную клятву, на его землю обрушится кара богов. Сам он останется жить и оплакивать всех, кто ему дорог, даже если он не знал точно, кому и в чем клянется. А поскольку прапра и так далее прабабушки всех четырех богов, раздвигали ноги налево и направо, точь-в-точь как вы, сударыня, - мы сейчас не можем с точностью сказать, кто у нас, например истинный Придд. Так что на всякий случай я застрелил Альдо. Для верности надо бы и Валентина, жаль, я не догадался тогда, в дворцовом парке. Но зато Окделлы остались тверды и незыблемы в своей добродетели, да в Эпине можно быть уверенным. И совершенно случайно выяснилось, кто подлинный Ракан. Вот, что я хотел у него спросить: он знал об этом, когда шутил в суде насчет белых штанов Альдо, или нет? Он знал, что Альдо не Ракан, но знал ли, кто он сам?
- Вам не в чем его винить. Если бы вы его оправдали, если бы проявили хоть немного благодарности – ваши родные остались бы живы.
- Благодарности? За что? За то, что он вернул мне какие-то крохи из того, что принадлежало мне по праву рождения? Или спас жизнь, которая мне самому трижды не нужна? В любом случае, когда он меня оттолкнул, вся благодарность кончилась, а оттолкнул он меня вашими стараниями, но не в этом дело. И в нем, и во мне течет кровь демонов, и пока она течет, миру не быть свободным.
Он достал фамильный нож, обнажил руку, сделал разрез.
- Клянусь своей кровью и прочее бла-бла-бла, что никогда не подниму руку на своего друга Робера Эпине.
На лестнице послышались шаги.
- Робер, - прошептала Катари. До нее дошло. - Ро...!
Крик оборвался выстрелом. Дверь распахнулась, на пороге показался Эпине.
- Кто стрелял? Катари, что…?! Дик?!!
- Стрелял я, - Дик поднял второй пистолет. – Прости, Робер.
Первый Маршал Великой Талигойи не успел ни удивиться, ни, как надеялся Дик, почувствовать боль. Юноша перешагнул через его тело, отбросил пистолет и вынул шпагу. Кинжал, все еще запятнанный собственной кровью, взял в левую.
Резкое дуновение сквозняка погасило свечу за его спиной, но он ни разу не оступился, шагая на свет, идущий из храма.
Земля дрогнула.
- Сюда, зверушка! - крикнул Дик, и засмеялся безумным смехом человека, которому нечего, совершенно нечего терять. – Сюда, я жду! И я больше не боюсь!