Читаю старые треды и сразу вспомнилось...
Пишет
Rochefort_:
19.08.2011 в 10:30
Мордекай Хеллер Или-или, терциум нон датур.Терциум. Возвести на трон сына Фердинанда.
Квадрум: упразднить монархию и объявить республику URL комментарияНа мой взгляд - отличный пример«Петро окунулся в горячую, воняющую потом, смолой и дешевой касерой толпу. Замутило, но отрабатывать двадцатку надо, не ел бы - тогда мог бы и не ныть, а хочешь жрать - зарабатывай, как умеешь, пока не доучился и не стал человеком.
Собравшихся на митинг "пролетариев" Петро, пожалуй, тоже считал людьми, но только не сейчас: слишком забивал мозги "аромат", слишком уж некуртуазно пинали его локтями по рёбрам, слишком громко орали в уши мегафоны - виски раскалывались.
"Свобода, рівність, братерство!" И так - сотни раз, со всех сторон площади.
"Свобода-рівність-братерство, хліб - селянам, заводи - робітникам! Да живе вільний пролетарій! Ганьба кривавому царському режиму! Слава вільній праці! Хай живе Велика Епіне!"
Петро подумал, что это будет самая дорогая двадцатка в его жизни. Хорошо ещё, если не побьют. Признают в нём интеллигента - и сразу же, за милую душу...
- A, кошача кров! - рявкнули над ухом.
- Що, за старим режимом скучив?! - Петро дёрнулся, впечатавшись в чью-то широкую, грязную спину. Его толкнули, он с трудом удержался на ногах. - Лихвар!
Петро выдохнул. "Лихвар" - это наверняка не про него, с таким обтрёпанным костюмом он сойдёт разве что за попрошайку или карманника.
- За патли та в пику! Та це ж царська шльондра, мабуть!
- Покидьок! Лайно собаче!
Удалось, наконец, обернуться. Трое молодчиков с нашивками Варастийской железной дороги трясли невысокого - во всяком случае, на их фоне - молодого человека. Молодой человек, лет которому было под сорок, выглядел по меньшей мере странновато для "здесь и сейчас" - старомодный камзол зелёно-чёрных цветов, какой-то перстень, который с него уже срывали жадные руки "пролетариата".
Щеголь что-то втолковывал на чистейшем талиг - дурак. Камзола ему мало. Потом - кричал, но никто не слушал. Потом - вырывался, но не долго.
- Та тримайте, тримайте ж його!
читать дальшеНавалились скопом, все вместе. Зелёный камзол, изрядно уже обтрёпанный, потонул в гуще человеческих тел, но глухие звуки ударов и стон - один-единственный, который, наверное, навсегда запомнится - как-то прорывались сквозь вой толпы, крики мегафонов, брань и свист.
Петро понял, что его сейчас вырвет прямо на суконную, измазанную ржавчиной и мазутом спину, и принялся пробиваться к домам. Леворукий с нею, с двадцаткой! Левору-укий! Петра согнуло пополам в сухом спазме - в желудке со вчерашнего утра пусто. Возле домов он обернулся - ничего уже не увидел, только толпу, плотную, огромную, живую - она колыхалась, как единый организм, что-то дышащее, мыслящее, но безумное.
Петро почувствовал, что его охватывает неудержимая паника, и принялся пятиться. Пятился, пока не дошел до угла, не наткнулся на телеграфный столб, подпрыгнул от ужаса, а потом развернулся и бросился бежать...
...В себя пришел на пустыре, напротив разгромленного не так давно здания Губернского совета. Губернатор Эпинэ был убит, всё, что было внутри здания, или сожгли, или растащили, вокруг словно пьяные кэцхен всю ночь плясали - вытоптано, грязно... Сволочь, глупые, бездарные, им бы только пожрать, только бы разрушить, сломать, а создавать когда? И как? Как?
Петро зажмурился, и перед глазами тут же возникло лицо мужчины в зелёном камзоле. Очень знакомое лицо... Растерянное, испуганное, но знакомое...
Петро присел у монумента - статую с него свалили, и она разбилась на три части. "Рокэ Первый Алва, 362 к.С. - 24 к.В." - золочёные буквы содрали, на мраморе остались только уродливые углубления.
Петро дрожащими руками полез в сумку - за фляжкой. Во фляжке, правда, обыкновенная вода, из колодца, но внутри всё пересохло так, что и вина никакого не надо. Особенно если вспомнить, какое вино сейчас подают - за месяц после него не отлежишься... Рука вместо фляжки наткнулась на сборник поэзии Талига прошлого круга – Петро всегда его с собой носил, чтобы соседи не украли. Веннен, Дидерих и...
Теперь уже не только руки дрожали - всего Петра трясло от макушки до пят, пока он искал нужную страницу. "Марсель Валме, 365 - 400 к.С." И портрет тут же - чёрно-белый, расплывчатый, но не узнать нельзя...
Петро захлопнул книгу. Стихи он помнил - сам переводил с талиг на эпинэ, никто другой пока не взялся - да и кому надо, у всех революция... Вот победит революция, свергнем очередного тирана-Алву, поднимем производство, создадим коммуны, устроим социализм во всех Золотых землях - вот тогда-то...
Петро устало зажмурился и облокотился о холодный мрамор. Пережитое уже не воспринималось разумом и казалось сном, потому что быть такого взаправду просто не могло.
Строчки возникали в темноте под крепко зажмуренными веками сами - на желтом листе кривоватым почерком, написанные давно не точеным пером.
Твоя обитель святістю горда.
Я бачив: небеса над нею ясні.
Але життя до себе вабить власно.
Я заплутав в мерзенних цих роках.
Я не помічу Першого суда
Крізь поєдинки й пристрастні обійми.
Лиш натяком, неясним та невпинним,
Мене бентежить марність забуття.
Примара, мрія, сон про дальнє літо.
Так стали спогади химерні всі ці,
Як винних лоз той вишуканий згин.
Я пам'ятаю парк, він повен квітів,
Що пахнуть солодко та сумовито...
Я там не був. Ні - був. Я там загинув.»отсюда