02.06.2013 в 20:40
Пишет
Arme:
От
Vassa07 -
Амброзиус (из
мерлинского цикла Мэри Стюарт).
День первый- Проклятье!..
- Осторожнее, Утер, - Амброзиус придержал коня и обернулся. С братом все было благополучно, просто незамеченая в сумерках ветка хлестнула по лицу. Ну а сдержанностью младший не отличался никогда.
Следовало поворачивать к замку. Темнело - и, судя по духоте, надвигалась гроза. Последние багряно-закатные сполохи солнца меж ветвей мазнули по листве - и Амброзиус кивнул вперед:
- Осторожнее, Утер, впереди ручей.
- Не забыл, - беззлобно огрызнулся младший и поторопил коня. - Что с тобой сегодня? - обогнав старшего брата, крикнул он, оборачиваясь назад, - Ты призываешь к осторожности и едешь на прогулку без свиты, Изгнанник?
- Уел, - спорить с братом не хотелось. Снизу, от оврага, тянуло водой, лес затягивало тьмой, он пока еще ненавязчиво подталкивал людей в спину - поторопитесь, наступает мое время, час сов и волков, шорохов и отблесков, уйдите, рожденные не мной, никогда еще растущее от корней не желало никому зла, но и не питало любви к тем, кому не знаком язык крон и древесных соков...
Когда лес расступился и на горизонте стала видна громада замка Будека, Амброзиус поторопил коня и удержался от искушения оглянуться назад, на лесную чащу.
Будек прозвал своего родича и гостя Римлянином... что чувствовали римляне, разговаривающие со старыми друидами, вскормленными духами британских лесов? Смущался ли этой нелюдской тишиной, полнящейся шорохами и перешептываниями на неведомом наречии, в глазах, осанке и походке этих людей - гордый дух римских воителей?
Какой мужчина признается в том, что ему не по себе...
Утер гнал своего коня, сидя в седле уверенно, твердо и бесстрашно. Он и вправду там, в лесу, не чувствовал ничего?
А ты и вправду там что-то чувствовал?
Амброзиус Римлянин улыбнулся. И покачал головой, догоняя брата - Будек будет недоволен гостями, вернувшимися по темноте.
День второй.
- Будь славен! - король Будек чествует своего родича и гостя на полдень Бэльтайна, поднося ему дар - ловчего сокола-коруолча вместе с перчаткой. Еще птенец, подлеток, выращенный в неволе.
- Будь долгим твой день, король, - склоняет голову Амброзиус, принимая дар и одевая перчатку. Взяв из миски, торопливо поднесенной служкой, мясо, он протягивает кусок птице. Соколеныш жадно загладывает его, издает клекочущий звук и перебирает лапами, осваиваясь на новой руке. Будь верен... или не будь? Мы привыкли доверять псам и коням. А птицам?
- Мерлин, - ласково выговаривает Утер, протягивая руку, чтобы погладить птицу по перьям. Сокол щелкает клювом и отворачивается. Теперь и не узнать, как он принял бы Утера, если бы Будек поднес этот дар младшему.
- Будь крепок! - возглашает Будек, ударяя жезлом о пол - и слуги подносят Утеру кованые поножи. Что в этом галльском короле всегда было достойно восхищения - это то почти что провидение, с которым он выбирал дары. Или это и есть жизненный опыт?..
Амброзиус улыбается сиянию в глазах младшего брата краем губ. Утер бывал несносен и дерзок - но как же трудно, все-таки, было его не любить - за бесшабашную отвагу, за юную удаль, за задор, с которым он брался учиться новым приемам боя - и вообще за все новое.
Он больше чувствует, чем думает, что одним из примет подлинной мудрости вождя является способность найти в других то, за что их можно любить. Ему хватает других мыслей и забот, Амброзиусу Римлянину, Изгнаннику. Ему надо ковать свое войско.
Праздник шел своим чередом. Будек одаривал гостей, слуги разливали вино и сидр, солнце сияло, отражаясь в наручах и поножах дружинников, полукругом расположившихся за троном короля... Амброзиус разглядывал птицу, тревожно вертящую головой. Сокол-коруолч. Мерлин. Охотник. Найти такого - считается приметой удачи.
Ну что ж, будем считать, что и принять в дар - тоже...День третий.
Белый бык, залитый лунным светом, глядел из темноты, склонив голову. Блестел внимательный черный глаз, отражающий во много раз уменьшенное лицо Амброзиуса. Бык молчал. У человека, пришедшего в темные луга, не было при себе ни ножа, ни аркана.
Тогда, когда ты пойдешь в бой, говорило молчание быка. Когда ты соберешь свое войско и высадишься в Британии. Пока еще не пробил час твоей силы, Изгнанник.
Амброзиус проснулся и закинул руки за голову. Я слишком много думаю об этом. Я много читаю, я много времени провожу с мастерами разных дел, но сплетаю судьбу свою со Светоносным Митрой, богом воинств... мне и вправду пора. Иначе время пройдет. Не вожак - тот, кто начинает после полудня, когда солнце оборачивается к берегам своего заката.
Возле ложа заворчал, поднимая голову, черный охотничий пес - еще один дар Будека, верившего, несмотря на годы затишья, в своего молодого родича. Амброзиус свел брови. Он любил своего пылкого младшего брата. В том, что неосторожный Утер не был сожран ни одной лихорадкой, не был убит ни в одной стычке, он видел порою добрый знак, предвестье будущего - боги хранили их, боги вели их своей дорогой, на которой каждая ступень в человеческий рост. Он прощал Утеру его дерзости и, порою, откровенное насмешливое пренебрежение приказами старшего брата: Утер часто поступал по-своему - и это не приносило бед и не наносило урона ничему. Порою Амброзиус думал, что на младшем - благословение Митры и он был бы лучшим королем... даже эта мысль не вставала между ним и "Рыжебородым". Ни тени смерти, ни топи зависти... Но Будек верил почему-то не в младшего, а в самого Амброзиуса. И от этого становилось легче.
В безвременье так нужно, чтобы кто-то верил в тебя.
Амброзиус вздохнул. Пора. Бык сказал - пора. Следовало после осенних праздненств всерьез приступить к последним приготовлениям. Съездить к тем королям, с кем договорился о людях. Собрать осадные машины - или просто, для начала, созвать мастеров.
- Кончились мирные дни, Гельт, - протянул он руку и потрепал пса по холке. - Ждать и медлить - не одно и то же.День четвертый.
Рыжебородый уже второй день ходил раздосадованным и избегал встречаться взглядами, словно провинился в чем-то. А войска собирались, работали мастера и не было места неясностям. Близились зимние мистерии Митры, когда мир и пир меж воинами были залогом побед и братства.
- Что случилось, Утер? - позвал Амброзиус брата, - Я надеюсь, дело не в дочерях Будека?
Это и вправду было бы худшим из худших, ни один бог не благословит оскорбившего кров друга, ни один человек не простит.
- Нет, - хмыкнул младший и закусил ус, - Твой сокол улетел от меня. И не вернулся. Поохотился, - бросил он, словно сплюнул.
Словно камень свалился с души. Хоть знак и не был добрым, но... отчего же.
- Моя удача улетела вестницей за море, - улыбнулся Римлянин, - будем верны вере в благое, иначе не стоит и начинать. Она ждет меня там, Утер.
А еще я никогда не увижу, как эта птица умрет, не договорил он, и в этом воистину добрый знак. Улетевшее навсегда бессмертно.
День пятый.Мальчишка спал крепким сном уставшего человека и совершенно не слышал ничего вокруг. Амброзиус стоял над своей "находкой", как уже окрестили британского беглеца солдаты, не прошло и пары-тройки часов, и вглядывался в спящее лицо. Сосредоточенно поджатые губы, нахмуренные брови, вцепившаяся в одеяло рука. Мальчишка крепко замерз и до сих пор не мог согреться.
Сын Нинианы... Нинианы.
Амброзиус прикрыл глаза, вспоминая лицо - и память покорно отдала все, что хранила, непокорно выбивающиеся из-под повязки волосы его целительницы, ее крупные руки, ее испуганную и вдохновенную нежность, с которой она и меняла повязку, натирая рану каким-то травяным бальзамом, и шагнула - после - навстречу, опустив руки и не отводя взгляда. Темнота пещеры и зелень боярышника за ее спиной, чем не мистерии земли... Если у тех дней мог быть плод, то только такой - этот отважный мальчик с тонкими упрямыми чертами, переплывший пролив.
Изгнанник удержался от желания склониться над ним и провести ладонью по темным волосам... погоди. Погоди, граф Амброзиус. Мало ли темных волос в мире - как у тебя... даже если тебе кажется, что в чертах его лица запечатлелся больше отец, чем мать. Сцепив руки на груди, он стоял и смотрел. Стоял и смотрел. В нем происходило что-то важное, чему не было названий, как будто что-то боялось родиться и обмануться.
Отличит ли только что пробудившийся - луч закатный от луча рассветного?
- Как я только сразу не увидел, - подал голос дремавший тут же на ларе Кадаль, - А ведь одно лицо с вами, граф.
И, обернувшись к слуге, Амброзиус попросил, а не приказал -
- Молчи.День шестой.Терпение Будека было более чем королевским - божественным. Каждый раз, когда с ним заговаривали о делах в Британии и планах Амброзиуса, он проявлял живейший интерес, внимательно читал донесения лазутчиков с Острова, вникал во все дела. Амброзиус порою удивлялся этому - в чем было дело? Все возможные долги, если и будут возвращены, то уже не Будеку, а его внукам, потребуются годы для того, чтобы собрать Британию, разоренную войной и неизбежной междуусобицей под свою руку, как он полагал, и этих лет не хватит ни Будеку, ни даже ему самому. Вряд ли Будек тешил себя такими надеждами.
Или все еще надеялся увидеть, как восходит, затмевая своим светом остальные звезды, звезда того, в кого он поверил? Или хотел убедиться в том, что поверил не зря?
И - ждал. Ждал, пока Амброзиус закует, по римскому образцу, в сталь - свои легионы.
А к нему все шли и шли новые люди. Необученные, надеющиеся на дальних берегах обрести свой надел, заслужить его верной службой воина. Шли за новой судьбой, как к богу.
Утер любил заниматься муштрой. Он проводил на учениях целые дни, выбирая из новобранцев - их будущих командиров, разъясняя им то, чего они не понимали, отмечая, кому дать меч, кому лук, кому булаву. И Амброзиус думал, что даже если не успеет он сам - время каждого держат боги в своей горсти, лишь время неподвластно даже самому смелому, самому мудрому - Утер закончит начатое. Боги дали ему лучшего из братьев - сам Амброзиус понимал, что надо делать и как, Утер давал его замыслу жизнь действия.
В самого Амброзиуса эти люди верили. Утера - любили.
А ведь Утеру тоже изначально было бы куда труднее без него... он умел составить целое из множества мелочей, Утер Рыжебородый, но он только сейчас начинал учиться видеть целое. Сперва - целое. Так начинается любое большое движение...
Амброзиус придержал коня, оставаясь в тени ветвей, желая незамеченным наблюдать за учениями. Мерлин, в котором черты отца проступали с каждым годом все яснее, упражнялся на поляне с мечом.
Он делал успехи. Уже быстрее были его движения, уже увереннее - рука. Но видно было, как он все-таки не предназначен для оружия, маленький книжник и провидец, так же быстро схватывающий целое, как и сам Амброзиус, так же быстро понимающий - что и зачем следует делать... так же быстро вызывающий доверие к своим речам. Он так же выполнял с мечом свой долг, как и иные мужчины, собравшиеся возле Изгнанника, но оружие не было его судьбой, его стезей, его радостью.
Решив, что похвалит сына потом, Амброзиус повернул коня и поехал к замку. Надо было выслушать советы Будека. И заказать еще дубленой кожи для щитов.
День седьмой, последний.
- Мерлин не приехал? - осведомился король Британии у слуги, сидящего у постели, в очередной раз вырвавшись из забытья. Этот день - последний, знал он. Тем знанием усталого сердца, которое все-таки не выдержало, все-таки стало давать сбои, наконец, лишив сил подняться с ложа. Кругом было темно - хотя царил день, если в темноте еще различимы лица и стены, если в ней плавают световые пятна. Мерлин не приехал, это он тоже знал. Жаль... что ж, так лучше - сын запомнит своего отца в славе его, а не в немощи. И провозглашать наследником престола того, кто не создан вести воинов в бой - было бы дурной затеей.
- Нет, государь, - подтвердил слуга. И приподнял Амброзиуса, подавая ему чашу с укрепляющим настоем.
- Сколько здесь людей? - спросил тот, покорно выпив зелье и снова ложась на подушки. Когда сам знаешь, что ничто ничему не поможет, можно просто не огорчать тех, кто еще на что-то надеется. Или просто исполняет свой долг.
- Я, государь, лекарь и стражники. Прикажете...
- Позови принца Утера и его солдат.
Следовало успеть благословить его, чтобы это видела его дружина. Благословить и отдать венец. Как мало забот у умирающих.
Как страшно умирать, когда еще остается надежда жить. Как спокойно - когда надежда уходит. У тебя была славная жизнь, Амброзиус Пендрагон, ты сделал все, чего ты хотел.
В темноте под веками - высоко-высоко - кружился сокол. Вестник его удачи долетел на те берега... и он жив, жив на них...
Кто-то ходил неподалеку, слышались голоса, полные тревоги и боли, и Амброзиус понял - Утер не успеет. Жаль. Это позволило бы избежать многих ненужных споров. Впрочем, Утер пресечет их сам.
Зачем здесь звуки плача?..
- Мне обещано бессмертие, - на одном выдохе проронил он для тех, кто был рядом. И шагнул в темноту, протягивая руку - на которую верный сокол уже летел, уже был совсем, совсем рядом.
URL записи